Ух! Все, началось!
Двинулся ли Мак сразу после этого к машине? Нет. Вместо этого он встал прямо напротив Лайзы – бугор у ее лица – и погладил его ладонью, сжал скрытый тканью пенис пальцами, неторопливо погладил четко обрисованную головку – б-о-о-ольшую головку.
– Нечестно… – прохрипела Лайза. – Нечестно, так нельзя…
– Можно. В споре все можно.
Не отрывая взгляда от того, что так хотелось сжать ей самой, она завороженно приоткрыла рот.
– Ты обещал… полировать.
– Я и полирую.
– «Мираж»…
– Ах да, «Мираж»…
Дерзкая усмешка опьянила ее разум лучше всякого алкоголя. Невозможная ситуация; сколько еще сидеть? Еще только двадцать пять секунд? Держаться, держаться, держаться…
Невозможно… Невозможный мужчина…
Чейзер тем временем подвязал бежевую майку на талии так, чтобы она не скрывала его главный козырь, и отправился к машине. Принялся неторопливо изучать какие-то склянки, выбирать тряпочки.
– Трусы, ты забыл снять трусы…
Поворот головы, кривая улыбка – трусы упали на пол; Лайза уставилась на крепкий подтянутый и мускулистый зад. О Боже, какие ноги, какие бедра, икры, лодыжки! Не мужчина – воплощение порока. А там, спереди, наверное, упирается в крыло «Миража»… оно самое.
– Повернись.
– Этого я не обещал, – дерзко отозвались в ответ. – Хочешь увидеть его поближе – вставай и иди сюда.
– Не могу, не могу, не могу…
– Можешь.
Полировка «Миража» началась. Мягкие поглаживания поверхности, окунающаяся во что-то липкое тряпица, втирание, растирание, касание, нежные поскрипывания… Лайзе казалось, что эти длинные пальцы ласкают ее саму – касаются, жгут, превращают в воск.
Минута двадцать… Минута сорок…
Вид крепких волосатых ягодиц сводил ее с ума – она не заметила, как принялась поглаживать собственную грудь.
«Повернись, ну повернись же… Хочу увидеть его…»
Она врала самой себе: она хотела не только увидеть – хотела потрогать, сжать, хотела подойти так близко, чтобы огромный ствол оказался бы прямехонько между ее бедрами, чтобы потерся о ее чувствительное местечко.
Чейзер тем временем обхаживал «Мираж» так ласково, словно то было не крыло автомобиля, а бок строптивой кобылы: успокойся, милая, я буду нежен, очень нежен, просто стой смирно…
Минута пятьдесят шесть.
Собственные мысли добивали ее так же сильно, как и ожидание, когда он повернется. И наконец это произошло: Мак, выдержав нужную паузу, повернулся к ней боком, чуть наклонился, принялся тереть крыло ниже.
Создатель, дай ей сил… Чтобы не плюнуть на правила, чтобы не сползти с этого кресла, не подползти прямо под мошонку, не приблизить к желанному леденцу свое лицо.
Две пятнадцать.
Лайза плыла, Лайза качалась, Лайза грезила наяву и горела… Им бы на кровать мять простыни, им бы в ванную обтекать пеной, им бы стену в коридоре, чтобы ей было во что упираться, принимая толчки, им бы… да хоть прямо здесь на полу или на не полированном еще капоте.
– Хочу тебя, – шептали ее губы, – хочу…
– Так иди ко мне, девочка, – отзывался он ласково, – жду тебя.
Сознание тонуло в сладких пузырях, разум отключился; остались только глаза и его пенис – огромный, толстый, горячий. Ей хотелось насадиться на него, хотелось принять его весь в себя, хотелось, чтобы эта головка – способная совратить и воплощение добродетели головка – потерлась о ее зад, прямо между ягодиц.
Соски сделались твердыми от возбуждения – их покалывало, – трусики промокли насквозь, а в голове – лишь одна картина: как щекотит нежную кожу жесткая поросль на его лобке, как ходит внутри скользкий поршень, как шлепают о ее клитор при каждом напористом толчке тугие яички.
Все, она сейчас сдастся… И плевать, что прошло только три минуты; Лайза задрала юбочку, подтянула к себе ноги, согнула колени, водрузила каблуки на сидушку и сдвинула тонкую полоску стрингов в сторону.
– А заканчивать ведь можно? – прошептала она, чувствуя, как палец скользит по сделавшейся болезненно чувствительной коже, по набухшему клитору.
Тряпка застыла, прижатая к крылу; Мак повернул лицо.
– Ах, вот ты как?
– Я уже не могу…
– Так иди ко мне.
– Уже даже не дойду.
И тогда по направлению к ней двинулся он. Остановился в шаге; направленный ей прямо в лицо, словно дуло пистолета, член дрогнул. Лайза пьяно и осоловело смотрела на подрагивающую головку, на черные кучерявые волосы, на тугие большие яички, на кубики пресса, снова на член и гладила себя, не останавливаясь. Ласкала распухшие губы, заскальзывала пальчиком в ставший невероятно тесным вход, дрожала подушечкой по клитору и стонала, закусив губу.
Глядя на превратившуюся в единый сгусток «возьми-меня-я-готова» девушку, Мак не удержался: обхватил член рукой и принялся совершать движения вверх-вниз – сначала медленные, неторопливые, затем всё быстрее.
– Черт, ты меня добьешь…
– Это ты меня.
Лайза уже не столько видела, сколько чувствовала напрягшуюся мужскую энергию, проникающую в тело на расстоянии, заполняющую собой все от макушки и до копчика. А эта равномерно двигающаяся рука напротив окончательно превращала ее тело в «хочу-дай» жаркое мягкое податливое желе.
– Я сейчас… сейчас… закончу.
Она принялась одной рукой мять свою грудь.
– Не женщина – ведьма! Я же кончу тебе в лицо… – прорычали хрипло.
– Да… хочу…
– А-а-а…
И он вдруг сделал то, чего она не ожидала, и то, чего в этот момент хотела больше всего на свете, – шагнул вперед, раздвинул ей ноги шире, наклонился, уперся ладонями в подлокотники и вошел в нее одним движением. Навалился, смял рот поцелуем и принялся совершать огромные по амплитуде и напору толчки. Заскользил, заработал, дорвался, принялся втыкаться так глубоко, что кресло поехало назад.
– Да, да, да-а-а-а! Еще, хочу, пожалуйста…
Она получила то, что так хотела, и теперь, страстно обхватив крепкий торс ногами, извивалась, двигалась навстречу, царапалась и стонала.
– Еще… Еще чуть-чуть…
Там было не чуть-чуть – там было столько, что мощности хватило бы зарядить все электростанции округи; Чейзер рычал, врубался, забирал себе все, купался в нежной распаленной похоти.
– Я… я… все…
И Лайза вновь не выдержала первой – закричала, задрожала, захлебнулась в собственной страсти, процарапала на мускулистой спине розовые дорожки и выплеснула на партнера весь энергетический заряд. И практически сразу же почувствовала, как содрогается внутри нее напрягшийся за последние секунды до крайней степени член. Пульсация – выброс, еще пульсация – еще толчок, еще один удар – финальный спазм.