– Убирайся отсюда, – кинул он с угрозой. – Тут не место для дам.
Она посмотрела ему в лицо прямым взглядом.
– Река тоже не место.
Она протянула к нему раскрытые ладони. На них лежали две пуговицы, оторванные ею от его пальто во время их схватки.
– Ты это брось, – произнес Герберт растерянно. Он убедился, что это та самая девушка, от которой ему велели избавиться. Каким-то образом ей удалось вылезти из реки и найти его. И вытащить к тому же синюю нитку, чтобы иметь возможность с ним говорить.
– Это твои пуговицы, – сказала она. – Я оторвала их, когда ты убивал меня.
Он приблизился к ней, держа дубинку наготове.
– Если ты призрак, то второй раз не умрешь, хотя в первый раз сделала это быстро.
И тут из-за ее спины появился волк – тот самый, который был привязан на крыльце, когда он прикончил старого отшельника, совавшего свой нос куда не надо и подглядывавшего с холма, как он бросал тело девицы в воду. Очевидно, волк тоже умер, и теперь явился его призрак, однако он слишком натурально рвался разделаться с человеком, узнав в нем убийцу своего хозяина.
– Убери его! – крикнул Герберт. – Он же меня разорвет!
– За то, что ты убил старика?
– Да я благодеяние ему оказал, избавив его от никчемной жизни, которую он вел! Убирайтесь оба! Сгинь, сатана! Тут живые люди занимаются реальными делами, а таким, как вы, тут делать нечего.
Герберт не слышал, как к нему приблизились члены Рабочего союза. Окружив убийцу, они накинулись на него. Вот они-то действительно были живыми, даже слишком. Они повалили его, избили, связали веревкой и надели наручники. Исаак Розенфельд заработал синяк под глазом, которым очень гордился. Шесть человек были свидетелями того, как Герберт признался в убийстве. Большинство их Эдди знал еще мальчишками на фабрике. Эдди сфотографировал всю группу с Гербертом в центре на память. Они смогут показать фотографии своим матерям и подружкам. Эдди обещал Джулиет, что оставит ее брата в покое, но это не значило, что другие не возьмутся за это дело и не постараются доказать его связь с убийством Ханны.
Розенфельд взял пуговицы в качестве улики против Герберта. Эллу, которая так храбро сыграла роль призрака своей сестры, спросили, пойдет ли она вместе со всеми в Десятый полицейский участок, чтобы дать показания. В противном случае Эдди был готов проводить ее домой.
– Я должна пойти с ними, – сказала она Эдди. – Отец поймет. И будет лучше, если он узнает новость от вас. Он вам доверяет.
Вайс ждал Эдди, сидя на бетонном крыльце своего дома в зимнем пальто, несмотря на скорое лето. Эдди сел на ступеньки рядом с ним, волк улегся у их ног. Когда Эдди сообщил, что убийца пойман, Вайс кивнул без всякого удивления.
– Я знал, что ты его найдешь.
– А у меня такое чувство, будто я потерпел неудачу, – сказал Эдди. Ханна была мертва, Гарри Блок по-прежнему пребывал в своем особняке на Шестьдесят второй улице.
– Такое чувство бывает у всякого хорошего человека.
Эдди покачал головой.
– Это не про меня. Я никогда не буду «хорошим».
– Твой отец сказал мне, что ты хороший человек. Поэтому я и пришел к тебе. – Вайса невозможно было переубедить. – И знаешь, почему я ему поверил?
Эдди пожал плечами.
– Наверное, потому, что вы молитесь вместе с ним каждое утро. Кому же верить, если не тому, вместе с кем молишься.
– Молюсь я только с Богом, один на один, – возразил Вайс.
– Тогда, может быть, вы доверяете отцу, потому что вы выросли в одном городе и работали вместе?
– Это все верно, но не имеет ничего общего с моим доверием к твоему отцу. В городе, где мы выросли, один парень перерезал своему брату горло, а другой обокрал родную бабушку, чтобы уехать в Париж. Детство, проведенное в одном и том же городе, ничего не значит. А работа… Со многими из тех, с кем я работал, я бы даже не заговорил, встреть я их на улице. Мулы работают вместе, люди работают вместе. Это тоже не имеет значения. Я верю твоему отцу, потому что он хороший человек и, как всякий хороший человек, он потерпел неудачу. Но знаешь, что я тебе скажу? Он знает, что значит быть человеком.
– И что же это значит? Терпеть неудачи?
Старик расхохотался в бороду, которая побелела за каких-то два месяца, и хлопнул Эдди по спине.
– Это значит уметь прощать, – сказал Вайс. – Как он простил тебя.
Девять
Девушка, которая умела летать
ОТЕЦ запер меня в моей комнате. Обнаружив, что ящик-гроб украли, он заявил, что еще никто никогда его так не разочаровывал и не предавал. Он накинулся на меня с обвинениями во дворе, но я свалила вину на возницу, как мы и договаривались. Возможно, я не убедила отца, потому что он, судя по всему, догадывался, что я вышла из-под его контроля. Возможно, он заметил, с какой тоской я смотрела на Эдди, уезжавшего с возницей. Он обманом выудил у меня признание, что я ездила на Манхэттен без его разрешения, – сказал, что якобы следил за мной. Он был лжецом, но умел выпытать правду у других. Когда я, заикаясь, сказала, что ездила туда, так как считала себя обязанной вернуть камеру, оставленную фотографом, отец заорал, что я неисправимая лгунья. У меня на глазах он мгновенно изменился, лицо его исказилось от ярости. Такова моя благодарность за то, что он вырастил меня и заботился обо мне? – спросил он. Я клялась, что ничего страшного не произошло, но он лишь мотал головой. С какой стати он должен верить мне после этого? Откуда он знает, не погубила ли я себя, отдавшись этому ничтожному типу с Манхэттена?
Весь следующий день он не разговаривал со мной, но вечером велел мне выкупаться в холодной воде и вымыться мылом со щелоком. Я выполнила это распоряжение и надела халат, который он повесил в ванной. Он ждал меня в коридоре и повел на первый этаж. Эхиноцереус в гостиной выглядел при вечернем освещении как привидение и к тому же позеленел. Мне он всегда представлялся каким-то пучком палок, но теперь он ожил и, могу поклясться, чуть повернулся ко мне, словно предупреждая о чем-то. Я прожила рядом с ним всю жизнь и ни разу не видела, чтобы он цвел, я считала его совершенно никчемным растением, но все же ухаживала за ним и даже привязалась к нему. Возможно, растения тоже могут испытывать благодарность, помнят и доброту, и причиненное им зло.
Отец провел меня через свою библиотеку в музей. Я вспомнила, как маленькой девочкой стремилась попасть сюда и узнать все тайны, которые тут скрываются. Но мне приходилось сидеть на лестнице и издали вглядываться в темноту, окутывавшую экспонаты. Я думала, что отец может творить чудеса, но я ошибалась. Он мог только владеть ими.
Отец жестом приказал мне идти дальше одной.
– Посмотрим, лгунья ты или все-таки моя дочь, – произнес он холодным тоном и, закрыв дверь выставочного зала, запер ее.