Земля навылет - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич, Алексей Гребенников cтр.№ 26

Присев на корточки, я осмотрелся.

Не страх, не брезгливость, не удивление внушало бугрившееся над пнем странное образование. Я и сейчас не могу точно определить охватившее меня чувство. Я не боялся, нет, но вот некоторая настороженность… Я не испытывал брезгливости, но вот ощущение чужого… Совершенно чужого… И что-то там под полупрозрачной оболочкой действительно происходило: вспыхивали неясно, вновь гасли, расплывались неопределенные радужные пятна… Так море светится за кормой теплохода… Казалось, эта тварь в любой момент, как хамелеон, готова сменить обличье.

Наверное, так же подумал голландец.

— Оборотень, — хмыкнул он.

— Ну и что? — возразил я. — Никогда ничего такого не видел, но, наверное, эту штуку можно выгодно продать.

— С чего ты взял? — заинтересовался голландец. — Кто купит оборотня?

— Ну, не знаю… Какой-нибудь музей… В музеях любят выставлять всякие уродства… — И спросил: — Ты что-нибудь такое уже встречал?

Голландец поджал губы:

— Я всякое встречал.

— Ладно, идем. Я заберу оборотня, а ты кончай с негром.

— С негром? — Голландец спохватился: — Где негр?

Мы переглянулись.

— Сбежал, — усмехнулся я. — Зачем ему ждать того момента, пока ты обратишь на него внимание?

Оборотень, как мы сразу назвали найденное нами существо, оказался совсем не тяжелым. Его вес странным образом не соответствовал его объему. Любое другое существо подобных размеров весило бы гораздо больше, а я свободно нес оборотня к машине, обхватив его всего лишь одной рукой. Так же легко я забросил его за заднее сиденье джипа.

— Мягкий, — ткнув пальцем в оборотня, удивился Буассар.

— Ничего себе мягкий! Я всадил в него три пули, — возразил голландец, — а на нем нет ни царапины. Он что, глотает пули?

— Где Шлесс? — грубо спросил капрал.

Мы переглянулись.

— Буассар, Усташ, ван Деерт, прочесать местность!

Ленивая вялость, одолевавшая нас, мгновенно ушла.

Одному из нас грозила опасность.

Прорываясь сквозь заросли, я крикнул:

— Шлесс!

Чуть в стороне отозвался голландец, чуть дальше француз.

Неожиданно я очутился на небольшой полянке, плотно окруженной стеной леса. По инерции сделав шаг, я ощутил опасность и инстинктивно упал в траву. Автоматная очередь подстригла надо мной листья и, медленно кружась в воздухе, они теперь падали на меня. По характеру стрельбы я понял: стреляющий не остановится, пока не расстреляет всю обойму.

Так и случилось.

Б тот же момент в мое плечо ткнулся подползший голландец.

— Сволочь! — шепнул он. — Этот придурок соберет здесь всех окрестных симбу.

— О ком ты?

— О немце. Ты что, не видишь? Шлесс спятил.

Как ящерица вынырнувший из листвы Буассар негромко позвал:

— Шлесс!

Ответ — если это, правда, был ответ — нас поразил: Шлесс плакал!

Он плакал по-настоящему, навзрыд.

Мы понять не могли, что это с ним, но когда я поднялся, чтобы подойти к немцу, пуля снова ударила в ствол дерева над моей головой.

— Он спятил, — уверенно шепнул мне голландец. — Я видел такое в Индокитае. Там на ребят иногда находило. Когда человек плачет и палит во все, что движется, это к добру не приводит.

Он вынул из-за пояса нож.

— Ты убьешь его? — удивился Буассар.

— Зачем нам сумасшедший?

— Но мы же не знаем, что с ним случилось.

— А зачем нам это знать?

Пока они переругивались, я осторожно скользнул в заросли, перебежал открытое место и, выпрямившись за толстым стволом, туго обвитым цветущими эпифитами, осторожно глянул туда, где по моим расчетам должен был находиться немец.

И увидел его.

Неестественно бледный, будто из него выкачали всю кровь, немец Шлесс сидел, прижавшись спиной к дереву и далеко выбросив перед собой длинные, обутые в солдатские башмаки ноги. Автомат он отбросил и держал в руке, чуть отведенной в сторону, пистолет. Я отчетливо видел, как по его хорошо выбритой щеке (как все немцы, он был аккуратистом) скользнула, упав на распахнутую рубашку, крупная, блеснувшая, как глицерин, слеза. Левой рукой Шлесс неуверенно, как слепой, водил перед глазами.

— Шлесс! — позвал я.

Он выстрелил.

Не целясь.

Тогда я снова позвал:

— Шлесс!

Еще два выстрела, один за другим. Зато теперь я знал, сколько патронов у него осталось.

Так, время от времени окликая немца, я заставил его расстрелять всю обойму.

И тогда, уже не боясь, пересек поляну, присел перед ним на корточки:

— Что с тобой?

Немец невидяще уставился на меня.

Сломав ветку, я помахал ею перед немцем, но он и ветку не видел.

Его зрачки были неестественно расширены, но он ничего не видел — ни ветку, ни меня.

— Он ослеп, — сказал я рейнджерам, окружившим нас.

— Тогда зачем он нам нужен? — угрюмо спросил голландец. — Кто с ним будет возиться?

Скотина, подумал Буассар. Он скотина, этот голландец. От него и пахнет скотиной. Чем еще и пахнуть скотине? Я таким никогда не доверял, я спать не лягу, если в прикрытии стоит такая скотина. При первой опасности он займется спасением собственной шкуры, он на это запрограммирован. Ему плевать на всех. Так уже было.

Он вспомнил Индокитай.

За колючей проволокой лагеря Ти шла перестрелка, у шлагбаума из всех люков дымил подожженный танк. Сержант Лоренс первым заметил снайпера. Заметил его и ван Деерт, но снайпера снял Лоренс. Я долго потом думал, вспомнил француз, зачем Лоренс это сделал? Он не очень меня любил. Но он снял снайпера, на какую-то секунду открывшись, и сам в ответ получил пулю. Он, наверное, считал, что в следующий раз уже я прикрою его. Может, и жаль, что его убили. Я бы его прикрыл.

Прикрытие!

Вот единственное, о чем стоит всерьез заботиться.

Бот единственное, над чем стоит постоянно думать, — прикрытие.

А ван Деерту наплевать. Он не прикрыл немца Шлесса, скотина. Это надо запомнить и не торчать рядом с голландцем. Он не прикроет, если это понадобится. Он плохое прикрытие.

Что ж, подбил итоги Буассар, я свои выводы сделал. Надо держаться поближе к Усташу или к Ящику.

У Буассара отлегло от сердца.

Он уважал себя за правильные выводы. И он умел радоваться удачам.

Глядя на плачущего немца, он еще раз, далеко не впервые за свою долгую, полную неожиданных приключений жизнь, порадовался — удача не обошла его. Он жив, он может рассуждать, у него есть выбор.