Земля навылет - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич, Алексей Гребенников cтр.№ 23

Наемникам, то есть нам, платил, понятно, премьер министр.

Бороться с партизанами-симбу оказалось не столь уж сложно. Оружием они владели никудышным — длинноствольными ружьями, попавшими в их руки чуть ли не во времена Ливингстона и Стэнли; кроме того, симбу были разобщены. Б тропических чащах прятались симбу Пьера Мулеле, симбу Кристофера Гбенье, симбу Николаса Оленга, симбу Гастона Сумиала, наконец, просто симбу без всяких кличек. Их разобщенность была нам на руку и не раз помогала брать большие призы: люди Моиза Чомбе хорошо платили за труп каждого симбу, вне зависимости от того, к какой группировке он принадлежал.

Понятно, были у нашей работы и свои темные стороны.

Например, отравленные стрелы.

Пуля может проделать в тебе дыру, но пуля иногда оставляет тебе шанс выжить, а вот отравленные стрелы бьют наверняка. Через час — полтора ты уже труп, ты валяешься под солнцем, вздутый, как дирижабль, и ни один лекарь не посмотрит в твою сторону.

Понятно, это не добавляло нам добрых чувств к симбу, хотя в принципе я не из тех, кто вообще относится к черным плохо. Просто я привык выполнять работу тщательно. Этому я научился у немцев, когда они вошли в Хорватию. Немцы в высшей степени аккуратные работники. Опыт, перенятый у них, пригодился мне в Конго, где я старался обучить новичков прежде всего основательности. Увидел черного — убей! Ведь на черном лице не написано — враг он тебе или просто в неудачное время вышел из хижины взглянуть, светит ли солнце. Наш главный шеф, командовавший рейнджерами (кстати, немец — майор Мюллер), одобрял подобные вещи, а уж майору Мюллеру можно было верить — с 1939 года не было, кажется, ни одной войны, в которой он бы не участвовал. Именно майор научил нас в занятых у симбу деревнях убивать прежде всего знахарей и кузнецов. Кузнецы штампуют наконечники стрел, а знахари снабжают партизан ядами.

После активных действий на юге мы рады были узнать, что наша группа выступает на патрулирование одного из самых глухих, но зато и самых спокойных уголков Катанги. Капрал, человек желчный и скрытный, давно, на мой взгляд, оставивший мысли о штатской жизни, в первый же день собрал нас вместе. Он прекрасно разбирался в местных диалектах и сразу спросил меня:

— Усташ, как прозвучит на местном диалекте команда: стой, пошел, вперед, сидеть, не глядеть по сторонам?

— Телема, кенда, токси, ванда, котала на пембените, — без особой охоты ответил я.

— А как ты поймешь просьбу черного друга — бета не локоло на либуму?

— Бей его по животу! — вмешался в беседу француз Буассар.

— А если черный спросит: мо на нини бозали кобета? То есть, за что бьете?

Буассар опять вмешался:

— Лично я в ответ поддам черному под ребра. И скажу — экоки то набакиса лисусу? То есть — хочешь еще?

И заржал.

Буассар любил посмеяться.

Пылища на тропах Катанги невероятная.

Когда мы ввалились в лес, от пыли мы избавились, зато джип сразу начало бросать на корнях, будто мы на небольшом судне попали в приличную болтанку. Со всех сторон обрушилась на нас влажная горячая духота, в которой, как в бане, глохли все звуки. Откуда-то сверху прорывался иногда вопль обезьяны или птицы-носорога, но внизу все тонуло в душном обессиленном безмолвии, нарушаемом лишь рычанием джипа.

Я никогда не забирался в тропический лес так глубоко и чувствовал себя несколько неуверенно. Наверное, и остальные чувствовали себя не в своей тарелке. Только на капрала ничто никогда не действовало. Кроме, пожалуй, темноты и замкнутых помещений, о чем я случайно узнал еще в Браззавиле. Могу поклясться, что в прокуренном темном кинозале капрал интересовался не тем, что происходило на экране, а тем, что могло происходить за его спиной.

Не знаю, кого он боялся и боялся ли, но что-то такое с ним происходило.

Впрочем, какой рейнджер любит позиции, не защищенные с тыла?

Да и скелеты в шкафу у каждого свои.

Место для лагеря мы отыскали удобное — огромные деревья наглухо и со всех сторон окружали большую, поросшую травой поляну, редкие кусты на поляне мы сразу вырубили.

Буассар завалился на брошенный в траву брезент, и дым его сигареты приятно защекотал ноздри.

Я присел рядом.

Малиновый берет и пятнистую рубашку я сбросил, подложив под локоть, чтобы не чувствовать жесткость брезента. И не торопясь потянулся к вскрытой французом банке пива.

— Ба боле, ба-а-а… Ба би боле, ба-а-а… — отбивал такт Буассар.

В нехитрой песенке, мелодию которой он насвистывал, речь шла о том, как хорошо, когда нас двое, а ночь тиха и безлюдна.

Типичная французская песенка, хотя на чернокожий манер.

Впрочем, какое дело до манер тем, ночь вокруг которых тиха и безлюдна?

— Ба боле, ба-а-а! — подмигнул я Буассару.

Несмотря на некоторую болтливость француз мне нравился, я старался держаться к нему поближе. Занимаясь такой работой, как наша, нелишне знать тех, на кого можно положиться в деле.

Мы курили, потягивали теплое пиво и смотрели, как негриль бабинга, взятый капралом месяца три назад в сожженной глухой деревушке, возится у костерка, собираясь готовить обед, а голландец ван Деерт, глухо обросший густой бородой, здоровенный, как буйвол, жуя резинку и щуря маленькие свирепые глазки, что-то негру внушает. Мы не слышали — что, но примерно догадывались. Голландец терпеть не мог черных, у него была на черных аллергия, он пятнами шел, когда видел двух, а то, не дай бог, троих черных.

Но я это не в осуждение.

У каждого свои привычки и вкусы.

Будем считать, что в данном случае голландец просто следил за чистотой и опрятностью негриля ба-бинги.

За походным столом я сидел рядом все с тем же французом. Никто не звал его по имени, многие даже не знали его имени — просто Буассар, иногда. Длинноголовый. Буассар на прозвище не обижался, ведь это он сам однажды объяснил — богатые люди, дескать, почти всегда относятся к долихоцефалам, то есть как раз к этим вот длинноголовым. Только голландцу утверждение Буассара не понравилось. Ему, наверное, больно было узнать, что, как короткоголовый, он навсегда обречен на нищенство.

— Жри я так, как ты, Буассар, — сказал тогда голландец, поигрывая коротким ножом, — я наел бы себе голову подлиннее, чем твоя.

В этой фразе был весь ван Деерт.

Буассар ухмыльнулся.

Он вовсе не настаивал на своем утверждении, касающемся исторической роли долихоцефалов. В конце концов, эти свои неожиданные знания он почерпнул из случайной книжки, опять же случайно попавшей ему в руки в военном госпитале Алжира в тяжкие минуты кафара — большой тоски, часто одолевающей белого человека в чужом для него тропическом климате. Буассар не собирался спорить с голландцем. Ван Деерт часто вел себя как скотина, но Буассар находился рядом с ним во время похода на Чад, а потом воевал на Гваделупе, а потом они вместе усмиряли Алжир и Марокко. Им было что вспомнить. А это позволяет терпеть друг друга.