В центре сооружений, на валуне, поставленном дыбом, вырезан большой символ рунического алфавита «Футарк» руна Odal – родина, родной дом, автономия. Всё рассмотрев, дети выговорили: «Как тут всё здорово!» – и рванулись на гору, что покруче, что за ручьём – сбегали с горы с криками и визгами. Существо «родины» как местности или области обитания человека, по-старому «волости», близко к значению слов «владеть» и «здравствовать». Отсюда жизненная сила родины.
Появились прохожие – «беглые», как и я с детьми, муж с женой, потом ещё муж с женой на спуске за ручьём. Эти собирали самые последние грибы, земляные опята. Так я узнал, что эту автономию камней создаёт мужчина по имени Павел вместе с женой. Иногда ему помогает кто-нибудь вытащить из ручья и дотащить особо тяжёлый валун. Говорит, что нужно делать людям добро. Я оставил на камне записку с номером своего телефона, положив удерживающий белый камень сверху в виде осколка черепной коробки. Звонок поступил во вторник 11.11.2008.
– Как вы дошли до такой жизни? – спросил я Павла и Ларису, когда наконец мы встретились у родника. Молодые люди заулыбались. Павел Станиславович Беликов – сухощавый и рослый блондин, Лариса Владимировна, красивая и русоволосая, помогает ему как может, а может она много – не только осиливать вместе с ним не очень трудные камни и землю, но весь «культурный вид» камней, цветы и кустарники, её дело.
– Как-то раз набирал воду из родника, тут же какие-то бабушки, одна возьми и скажи: обустроил бы кто родник. С этого и началось. – Занятые вопросами и ответами, ни я, ни Павел сразу не сообразили, что Лариса увидела пролетающих птиц, сказала, что они хищные по виду и красивые, подумала, что это соколы, и тут же догадалась о происхождении названия Соколиной горы: значит, тут селятся соколы. Мы не успели – за хлыстами вершин их было уже не видно. Я спросил о том, что будет на забетонированной площадке. От ответа он вежливо уклонился. И правильно сделал: всё расскажи да расскажи. Но дальше я понял, что не на этой площадке, а повыше над источником, возможно, будет часовня, если… И это было понятно: нужны не только умение и труд Павла и Ларисы, но соучастие каких-то финансовых затрат добровольцев.
Так это место постепенно выявляет свою сакральность.
18.12.2008 г.
II. Деревня на войне
Войну я не видел – рос в Сибири. Видел только то, что вся деревня на войне, мужская половина, кроме дедов. А вот известие о том, что война кончилась, первым, хотя и опосредованным образом, в деревне сообщил я, в возрасте 10 лет. Видел вернувшегося с войны сержанта, «в военной форме, при погонах», и в окружении смеющихся девчат. Позже видел возвращающихся с войны демобилизованных солдат, и слышал их голоса, когда они пели.
Война категория женского рода. При этом мир и застой – мужского рода. Кажется, что имеем исчерпывающие определения, но всё же остаётся чувство неполноты. Оказывается, всё просто: существует в языке третья категория, без признаков пола – имена и глаголы среднего рода. Война и мир существуют во времени, наряду с пространством, а время соотносится со средним родом, как, например, божество. Мне удалось определить время следующим образом: время – двигатель ума. Недаром Афина, богиня войны и мудрости, имеет связь со временем: эти силы, война и мышление, определяют качество времени, время соотносится с мудростью и Мировым разумом.
Но помимо всего сказать скажу о военном времени в просторах деревни Павловки, Саргатского района в Омской области. Славяно-белорусско-русская деревня говорила на чистом русском языке с эхом интонаций крепкой мордвы. «Эх уж – ночас кур-вин-ский род!» – запомнилось речение мордвина. Нас три дома – Гурчёнки и Дорожкины, белорусы Полоцкой волости, но мать воронежская, Скоморохова Ксения Николаевна из села Россошь (сейчас город). Отец Гурченко (Гурчёнок) Александр Васильевич. Природная среда обитания жителей – ровное, как стол, пространство и околки, небольшие участки радостного березняка, а вокруг поля ржи, пшеницы, или так, покосы. Земля чёрная – чернозём; летом дороги крепкие, как асфальт. Около домов никаких насаждений – дом и двор. Всё просто, спокойно и на виду: большое озеро видно всем – камыш и «чистины». Сохранившихся знаков древних исторических событий как бы и нет, всё вновь, колхоз «Авангард». Есть два могильных кургана в окружении пожилых берёз, но никто о них ничего не знает, «бугры» и всё. Проводов на фронт не видел, знал только со слов, кого забрали, может потому, что голосить на проводах в армию и на фронт было не принято. Я живу с бабой Марылей (Марией Викентьевной) и тёткой Танькой (сестрой отца Татьяной Васильевной); отец и мать «в городе» (в Омске), живут на частной. Отец служит на ж/дороге. Летом всегда жарко, дожди редко; зимой всегда погода – мороз и яркий снег, а ночью ошеломляющая луна и звёзды с кулак.
Летним днём 1941 г. около дома остановилась «полуторка» – внесли в дом деревянный сундучок и чемоданы, вещи отца: «Шурку забрали на фронт». В деревне стало ещё тише, никто никого не цепляет, настала эта мука ожидания вестей с фронта. Через год, летом 1942 г., пришло извещение: отец пропал без вести под Ростовом-на-Дону. Плакали трое – баба, тётка и мать, мать голосила сильней всех. Я тоже плакал, но плача не помню. Баба говорила, что горе было не по силам; потом подумала: «Не собачьи ж дети гибнут на войне – мужья, сыновья, отцы». Разделила горе со всеми. Отлегло. Дед Осип (Осип Викентьевич Дорожкин), колхозный кузнец, заходил иногда с газетой «Правда». Читал однажды о тяжёлом сражении, слово «танки» было во главе, давал пояснения, сравнивал с гусеничными тракторами, впечатление не складывалось. Сейчас думаю, что дело шло о Курской битве в 1943 г.
У нас на квартире стояли две молодых женщины – секретарь с/совета и учительница. Погожим днём, весной, из района (из Саргатки) вернулась секретарь с/совета и сказала: «война кончилась». У нас с горем пополам развлеклись и развеселились. Я пошёл наискосок через дорогу к своим друзьям Антоновым – два брата и две сестры. Зашёл и сказал: «война кончилась». Мне не поверили, но я сумел доказать. А когда возвращался домой, в ближайших домах уже знали, что война кончилась, сёстры Антоновы успели обежать соседей.
Солдатам положено возвращаться с войны домой. Это явление видел я дважды, и оба раза как благо наставшего мира. Лето победы, окно раскрыто, я на лавке смотрю на улицу. Послышались хорошие волнующиеся голоса, теперь я знаю, что качество человека определяют по голосу, – шли люди с хорошей душой. По нашей стороне шёл сержант в окружении смеющихся девчат, зеленоватая подтянутая форма, на плечах невидаль – погоны с тремя впечатляющими лычками, фуражка в руках. Он шёл естественно и конкретно, без дурных ужимок и обжиманий, уверенный, что имеет право на это благо – смех и радостный говор девчат.
Прибавление. На минуту, в интересах темы, отвлекусь от одного возрастного процесса к другому, к собственному армейскому миру. Эхо войны услышал в один из острых дисциплинарных моментов, когда Сибирь выручила. Было, на солдатских глазах, при всех, меня отчитывали за какой-то проступок. Звенело в ушах, я плохо понимал – за что?! Уловил и понял только слова командира взвода нашего небольшого подразделения, слова, ушедшие вверх: «Сибиряки Москву отстояли!». Злая напасть стала отступать, и меня не наказали. Так я оказался в положении спасённого гуся, потому что гуси Рим спасли.