Расправить крылья - читать онлайн книгу. Автор: Натали де Рамон cтр.№ 8

Я внимательно смерила Арнульфа взглядом, а он даже не оторвался от своего занятия. Можно подумать, я — ваза или статуя! Смотрит на меня, как на предмет… Если проблемы, то чего приходить? Стоп. А как все-таки он ко мне попал? Не мог же прилететь в самом деле… И молчит. То говорил, говорил, как астролог какой, а теперь молчит…

Интересно, неужели ему от бороды не жарко? А она мягкая. Надо же, за столько лет у меня никогда не было мужчин с бородой и таких долговязых. Я всегда считала, что не в их вкусе, а тут на тебе… Конечно, руки у него фантастические. Потрясающе, как нас бьет током, стоит прикоснуться. И все падает…

Долго мне еще сидеть и «не двигаться»? Собственно говоря, зачем мне двигаться, я дома. Нет, ну почему он молчит? Только бумагу мне переводит…

— Ирен, у вас есть кофе?

Бог мой, заговорил!

— А вина вы больше не хотите? — Что это я обращаюсь на «вы», мы же вроде бы уже на «ты»…

— Я подумал, что можно было бы им писать, как акварелью. В юности я экспериментировал, пробовал писать кофе, хной, даже пытался растирать камни, как старые мастера. — Он бросил последний рисунок на пол, поднялся и подошел к столику. — Я налью себе?

— Конечно. — Я пожала плечами. — А вы не хотите показать, что у вас получилось?

— Если вам интересно.

Он пригубил вино, поднял листы и протянул мне.

Неужели его больше не волнует, что я сижу почти голая? Говорит со мной, как будто мы на приеме. Я взяла рисунки.

Какой же я глупец, досадовал на себя Арнульф, зачем я заговорил про какой-то кофе, камни! Зачем вообще затеял этот урок рисования, вместо того чтобы прижать ее к себе, слиться с ней, раствориться, забыть про все на свете! Ведь такой женщины у меня никогда не было и не будет! Эта женщина не может принадлежать мне! Она вообще не может принадлежать никому! Она только может позволить быть с ней рядом. Я счастливец, она не прогнала меня, эта ночь моя, а я, идиот, не знаю, как воспользоваться своей удачей, как сказать ей, что она единственная настоящая на всей земле женщина! Если я сейчас же не поцелую, не возьму ее, я умру…

Я абсолютно ничего не смыслю в живописи, а уж в графике — тем более. Какие-то кусочки меня: нога с полуснятой туфелькой на причудливом узоре ковра, часть лица, шея, грудь, выглядывающая из-под норки, персики на моих коленях, отдельно — мои глаза и тут же — рука, держащая бокал с вином.

Но, к моему ужасу, эти стремительные наброски неожиданно рассказали обо мне больше, чем я могла позволить знать кому-то про меня. И еще они совершенно очевидно демонстрировали, что этот неизвестно откуда появившийся в моей квартире мужчина — мой мужчина, мой, потому что он знает обо мне то, чего не знала даже я.

Он видит меня насквозь, словно я — его часть, даже не то что часть, а его отражение в зеркале. Так не бывает! Чужие люди не могут, не имеют права! Он не имеет права распоряжаться в моей душе, как в своей собственной! Какое ему дело до того, что я хочу сжимать его в объятиях и целовать эти его спрятанные в бороде губы, что я хочу чувствовать его дыхание на своей груди и прикосновение его уверенных рук к моему телу! Зачем он меня мучает?! Я умру, если он сейчас же не прикоснется ко мне!

Я подняла к нему лицо. Арнульф неподвижно стоял надо мной и остановившимися глазами смотрел на меня. Я почувствовала комок в горле.

— Как вы могли… — Слова получались у меня с трудом, почему-то мне вдруг перестало хватать дыхания. — Что вы наделали! — Я швырнула в него рисунками. — Я… Я… Да заберите вы от меня эти персики!

Я попыталась вскочить, персики покатились по полу, а Арнульф вдруг прошептал:

— Не плачьте, я же здесь! — Он бросился на колени и стал целовать мои ноги, живот, грудь, плечи… — И я люблю вас!

— Правда?

Он взглянул на меня, и я поняла, что слова все равно не смогут выразить того, что говорит слезинка, медленно катящаяся по его щеке к бороде.

— Вы тоже не плачьте. — Я осторожно слизнула языком соленую капельку и добавила, выбираясь из шубы: — Пойдем в спальню, у меня широкая кровать.

Он приложил палец к моим губам, на мгновение прикрыл глаза и отрицательно покачал головой. Я машинально поцеловала его палец, а он поднялся и, не расстегивая пуговиц, стянул через голову рубашку. Пока он освобождался от брюк, я успела подумать, что по Арнульфу удобно изучать анатомию: широкие кости, пучки мышц, жгутики сухожилий, островок светлой растительности на груди, хвостиком уходящий вниз…

— Идите ко мне, — прошептал он и потянул меня за щиколотки, плечом отталкивая в сторону журнальный столик.

Столик мягко покатился на колесиках по ковру, деликатно звякая посудой, и все произошло как-то сразу. Я шумно выдохнула и даже не поняла, как мы уже сидели на ковре, обнимая друг друга руками и ногами. Удивительно, но вместо молниеносной вспышки во мне жили и множились пылающие юркие молнии, они разлетались в разные стороны и заставляли пульсировать каждую мою клеточку, и ощущение, которое не поддается описанию, только нарастало подобно кругам, расходящимся по воде от брошенного в нее камня.

— Что ты делаешь со мной, это невозможно! — Я не узнала свой голос, потому что это был вовсе не мой голос, а какое-то звериное рычание. Мои пальцы дрожали, ногти впивались в его плечи, оставляя на коже багровые полосы. Мне стало страшно. — Не надо больше, я… я… задушу тебя!

Но, вместо того чтобы оттолкнуть его и вырваться, я только крепче прижала к себе его сухое жилистое тело. Молнии сталкивались и разлетались, наверное, от этого таинственного электричества у нас искрились волосы, я то открывала, то закрывала глаза…

Мне казалось, нет, я была точно уверена, что сейчас со мной не мужчина из плоти и крови, а гибкая, упругая, материализовавшаяся первобытная энергия, то самое бестелесное языческое мужское начало, на заре человечества оплодотворившее первую деву… Я была этой самой первой, одной-единственной во всей Вселенной женщиной, и ничего не существовало — ни земли, ни деревьев, ни птиц, ни моря, просто этого всего еще не было вовсе, а вокруг и внутри меня метались и пульсировали радужные острые сияния, брызги, молнии, искры — я не знаю, что еще, но я закричала, потому что, переставая быть, я была снова и снова! Я была землей, деревьями, птицами, океаном, звездами, я была всем — и все было мной, и я чувствовала такую жажду жизни, что, не зная, как сказать об этом, я, задыхаясь, прорычала:

— Хо-о… О! Хо-о-чу… — И вдруг поняла, что это самое длинное «о» и есть вода, и не только вода, но и все остальное — леса, океан, горы, звезды… — О-о-о!

— Ты хочешь пить?

Я открыла глаза.

Он смотрел на меня совсем по-будничному, и так же по-будничному тянул свою длинную руку к фужеру на столике. Я видела и его, и свою комнату, и разбросанную по ковру одежду, и рассыпанные персики, но в то же самое время по-прежнему чувствовала себя Вселенной и молнии во мне продолжали множиться и пульсировать.