– Я все равно это сделаю, – сказала я. – Я выброшусь в окно.
– Сколько угодно, – ответил Рэй с пугающим спокойствием. – Мы на первом этаже, ты даже ногу себе не сломаешь.
Я отвернулась и заплакала.
– Это из-за летчика? – спросил Рэй. Я не отвечала. – Слушай, он взрослый человек и сам выбрал свой путь. Сам! Ты не могла его спасти, ты вообще ничего не могла сделать. – Я всхлипнула. Рэй промолчал и решил зайти с другой стороны. – Мне сказали, ты несколько месяцев уговаривала его уехать из Франции. Он вообще тобой дорожил? Хоть немного? Если бы ты попросила меня о чем-то и я мог это сделать, я бы сделал. Тем более что ты не ради себя просила, а ради него.
– Если я попрошу тебя убраться, ты уберешься? – не выдержала я.
– Конечно.
– Тогда уйди.
– Ладно. – Рэй поднялся с места. – У Тони дочка родилась, он ее назвал Лорой. Придешь на крестины?
Его слова сбили меня с толку.
– Почему Лорой?
– Угадай с трех раз. Так придешь?
– Ну приду, – вяло сказала я. – А что там у тебя с этой… как ее…
– Джилл? То же, что и со всеми. – Рэй усмехнулся. – Я не планирую на ней жениться, если ты об этом.
…В конце концов я выздоровела (если так можно выразиться о трупе, который притворяется живым). Я закончила съемки в фильме, которые прервала моя выходка. Джонни приложил все усилия, чтобы о ней не стало известно прессе. Его отец хотел закабалить меня новым контрактом, но я не согласилась. Я видела, что Шенберг теряет чутье и что, если его вовремя не сместят, студию ждет банкротство. В свое время он не купил права на «Унесенные ветром» («публика – идиоты, но даже идиоты не пойдут смотреть фильм о гражданской войне, где герои – проигравшие»). Он терпеть не мог ту категорию фильмов, которую позже назовут нуаром и которая станет одним из открытий сороковых. Вкусы зрителей менялись, а Шенберг упорствовал в своих ошибках, что для продюсера смерти подобно. Я перешла на «Парадизио пикчерс», который предложил мне звездную ставку – сто пятьдесят тысяч долларов за фильм по сценарию, который я выберу. Для сравнения, дом в Голливуде в те времена можно было купить всего за двадцать пять тысяч.
На «Парадизио» мне предложили три сценария, все три – никчемные. В итоге я выбрала четвертый. Контракт Карсона со «Стрельцом» закончился, и он написал сценарий для меня, о невесте полицейского, которая оказывается между ним и гангстером, которого тот мечтает поймать. Гангстер собирался завязать и сделал пластическую операцию. Покончить с прошлым не вышло, потому что он сам стал свидетелем преступления, и за ним принялись охотиться другие гангстеры, понятия не имеющие, кто он такой. Студия обещала съемки в цвете, но сюжет стал ее нервировать, и в итоге ограничились обычной черно-белой съемкой. Оператор волшебно снял дым и туман, режиссер ненавидел павильоны и старался задействовать натуру по максимуму. По требованию студии сняли два варианта финала – один, в котором гангстер погибает, и другой, в котором он как бы погиб, но зритель понимает, что героиня дала ему скрыться. Я выдержала целую битву, чтобы оставили второй вариант, и на студии со мной перестали разговаривать – до того дня, когда стало ясно, что «Схватка хищников» имеет большой успех. Но я уже впала в свою привычную депрессию, и никакой успех меня не радовал.
В сущности, я пустила свою жизнь на самотек. У меня опять завязались отношения с Тони. Потом я с ним поругалась и стала жить с Рэем. В какой-то момент он стал меня пугать, и я опять вернулась к Тони. В промежутках у меня были какие-то… увлечения – не увлечения, но разные люди из мира кино, которые оказывались в моей орбите. Внуши человеку, что он второго сорта, и ты сможешь делать с ним что хочешь; но мне даже не надо было ничего внушать, потому что я планомерно занималась саморазрушением. Актер, который играл полицейского в «Схватке хищников», недавно признался в интервью, что во время съемок я была абсолютно профессиональной, а за пределами съемочной площадки – абсолютно невменяемой. Хуже всего было то, что я дала себя втянуть в дела Тони и по его поручению возила в Швейцарию чемоданы с деньгами. Фирмы Винса уже не хватало, чтобы отмывать доходы. Гитлер напал на Советский Союз, и Павел Егорович постоянно переставлял флажки на карте, показывая мне, как изменяется линия фронта. День ото дня он становился все мрачнее, потому что немецкая армия катилась лавиной, и казалось, что ее ничто не может остановить. Я побывала в Париже и подходила к дому, в котором жил Габриэль. Из трещины на асфальте рос одуванчик, я смотрела на него и думала, что где-то здесь, может быть, на этом самом месте, убили Франсуазу. На улицах развевались флаги со свастиками. Ходили парижане, словно ничего не случилось, и никто не прятал глаза. Я тогда очень отчетливо поняла, что вся болтовня о свободе не стоит ничего, если за нее не сражаются.
В Швейцарии флагов не было. Мирная, идиллическая, патриархальная страна, вышколенная обслуга в отелях, в банках – самые предупредительные служащие на свете. Однажды, когда я вернулась в отель после прогулки по берегу Женевского озера, портье сказал, что заходил какой-то господин и оставил мне письмо. Я не стала открывать конверт в холле, и правильно сделала. Когда я поднялась в свой номер и разорвала конверт, из него выпал сложенный вдвое листок, отпечатанный на машинке. В листок была вложена маленькая фотография размером с ладонь – Габриэль, исхудавший, весь заросший, за ограждением из колючей проволоки. Сердце у меня в груди сделало чудовищный кульбит, но я сумела овладеть собой и посмотрела, что напечатано на листке. Там было название церкви, время встречи и приписка: «Захватите фотографию с собой».
Ночью – встреча была назначена на следующее утро – я почти не сомкнула глаз. Во что меня втягивают? Не пожалею ли я, что иду на поводу неизвестно у кого? Я в тысячный раз принялась рассматривать фотографию. Она не походила на фотомонтаж, и я точно знала, что на ней был изображен именно Габриэль. Задолго до завтрака я встала и стала выбирать костюм, в котором пойду на встречу. Почему-то я сразу же поняла, что лучше мне быть как можно менее заметной. Я отказалась от макияжа и решила убрать волосы под шляпку. Позавтракав в номере, я покинула гостиницу и какое-то время кружила по улицам возле церкви. По-моему, я пришла почти за час до назначенного срока. Церковь была почти пуста. Я села возле прохода и приготовилась к долгому ожиданию. Несколько раз входили разные люди, кто-то зажигал свечи, кто-то молился. Время остановилось. Может быть, это чья-нибудь шутка, думала я. Розыгрыш звезды. Хотя кому я нужна? После «Схватки хищников» студия навязала мне проект, который с самого начала мне не нравился, но надо было платить налоги, и я согласилась. (Вы удивитесь, если узнаете, в скольких фильмах актеры снимаются лишь для того, чтобы платить налоги, алименты или содержать дом.) Фильм потерпел сокрушительный провал. Верная миссис Миллер пыталась спрятать от меня статьи, где обо мне говорили как об «угасающей звезде», но в Голливуде ничего не скроешь. Если ты не приносишь денег, ты никто. Ну-с, и вот итог: я превратилась в курьера гангстеров. Я представила себе, как знаменитая сплетница Стелла Питерс, которую боялись все звезды, потому что от ее писанины зависела их карьера, строчит в своей колонке: «Бывшая звезда Голливуда Лора Лайт связана с организованной преступностью», и, не удержавшись, хихикнула. Мои коллеги заискивали перед этой толстомордой выскочкой, дарили ей машины и драгоценности, покорно посещали вечеринки, которые она устраивала, но я ничего ей не дарила и никогда не была у нее в гостях. Просто после того, как Стелла написала обо мне какую-то гадость, Тони подстерег ее в ресторане, затащил в отдельный кабинет и сломал указательный палец, предупредив, что, если она еще хоть раз напишет про меня что-то оскорбительное, ей сломают шею. Бедняжка Стелла даже не подозревает, как ей повезло, что ею занялся Тони – Рэй бы сделал с ней что-нибудь похуже, одним сломанным пальцем она бы не отделалась. Конечно, она никогда не осмелится даже намекнуть в прессе на то, с кем я…