Ступающая по воздуху - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Шнайдер cтр.№ 29

Если мужчины страстно откликались на так называемые вызовы времени, женщины открыли в себе — как бы в одночасье — любовь к американским мыльным операм. Особенно дамы из средних слоев. Когда по телевидению, которое тогда располагало временем и терпением и лишь в полночь подергивалось бледной свиристящей рябью, крутили первые серии «Далласа» и «Клана Денверов», женщины впадали в гипноз. Разумеется, они понимали всю ходульность персонажей, грубое деление их на беленьких и черненьких, и уверяли своих благоверных, что все это в целом, конечно же, чушь собачья. Но разрази гром одного из любящих супругов, если он или она позволит себе иронический комментарий в отношении пошляка J. R., чокнутого Алексиса, придурковатого Блейка с его красивой, но простодушной Кристи. Да еще в тот момент, когда Блейк как раз страдает от террора бывшей жены и с пеной у рта клянется прикончить ее. Тут и словечка проронить не моги.

Мечтательные глаза жадно всасывают американский мир, о котором жители долины знают, что он погряз во лжи, но которому отдали сорок минут своего внимания, несмотря на дурацкий жеребячий юмор.

Телемания еще и потому достойна упоминания, что это было куда более сильным выражением якобсротских томлений того времени, чем политические страсти вокруг атомных электростанций и вымирания лесов, так как в этом впервые, действительно впервые, сказалось медленное угасание провинции. Телевидение, еще больше, чем кино, стало корежить менталитет, внушая ощущение убожества рейнтальского бытия. Люди вдруг устыдились собственного диалекта. Англицизмы нагрянули как саранча, сочная крестьянская речь усыхала. Более того, ломался хребет. Если бы житель долины в мгновение ока оказался на 42-й улице Нью-Йорка, он был бы там как дома. Прошел бы по Манхэттену, как гуляет по Якобсроту. Ничто не было бы ему в новинку, ничто не удивило бы и не пригвоздило бы к месту.

А удивление означает способность ощущать и принимать необычное, странное. Удивляться значит смотреть снизу вверх или склоняться. Для этого нужен хребет. И жаль, что жители долины мало-помалу разучились ходить своими ногами. Хотелось жить на американский, итальянский, французский или еще чей-нибудь манер. Там-то, по их разумению, мир настоящий. А то, что американцы спотыкаются точно так же, дело известное. Только надо ли этим без конца глаза мозолить?

Это — язык Эгмонта Нигга. Так оно и напечатано в газете «Тат» внутри траурного фотопортрета пианиста Владислава Станека (беда не приходит одна), который еще на прошлой неделе выдержал едва ли кем замеченный шопеновский марафон. Тут ничего не выдумано, всё как есть, и даже сегодня можно убедиться в этом, порывшись в архиве «Тат», конечно, если удастся хитростью и лестью найти к нему доступ. Дело в том, что когда у кого-то возникает желание исследовать редакционные подвалы, у главного редактора из недр утробы неизменно исходит какое-то странное урчание — непонятно, откуда именно, но совершенно явственно. Этот феномен наблюдается по сей день.

Марго не удержалась от гневного читательского письма, где горько сетовала на вульгарность вообще, на орфографические ошибки в частности и на троекратное перевирание имени. Это был единственный случай обращения в газету, и Эгмонт Нигг расценил письмо, начинавшееся словами «Многоуважаемый недоумок!», как выражение старой обиды. Ведь после отъезда Бауэрмайстера Нигг больше не общался с Латурами. «Варе Тат» ввиду ожидаемого музыкального деликатеса сочла, однако, возможным воспользоваться добровольными услугами безгонорарной музыкальной критикессы. Пожилой дамы с весьма неженственной физиономией, удлиненным залысиной лбом и гладко зализанными волосами. По воле случая она оказалась поразительно похожей на усатого маэстро. Если бы у нее были усы, можно было бы подумать, что в номер попали фотографии двух близнецов. Как бы то ни было, дама в сдержанном тоне признавала феномен. Однако было слишком ясно, что для нее пленительная сила, излучаемая Бенедетти Микеланджели, заключалась скорее в ауре самой личности, нежели в мастерстве исполнения. И у дамы на целую страницу набралось примечательных подробностей жизни богоподобного пианиста, которые были поданы под заголовком: Артуро Бенедетти Микеланджели — аполлонический титан среди дионисийских пианистов.

Его следовало бы назвать сложной натурой, которая может жить только ночью, ибо дневной свет оскорбляет его чувствительные глаза. И несмотря на свое невообразимое богатство, он с двадцати трех лет носит якобы один и тот же фрак и имеет по одному комплекту одежды для зимы и для лета. На обувь же и вовсе не обращает внимания. Уму непостижимо, почему он дает концерты вдалеке от культурных столиц. Но даже туда черный грузовик неизменно доставляет его «Стейнвей», упакованный в 431 кашемировое покрывало цвета хаки. Настройщик, господин Таллоне, сопровождает музыканта во всех поездках, сидя в кабине грузовика, а самого маэстро перевозят в лимузине с тонированными стеклами. По окончании периода Сопротивления он уже ни разу не поднимался на борт самолета, хотя прежде был пилотом военно-воздушных сил. Кроме того, к месту назначения должна доставляться обитая красным театральным бархатом кушетка, на которой он обычно отдыхает перед концертом. За пять с половиной минут до выхода он погружает ладони чуть ли не в крутой кипяток, чтобы придать гибкость пальцам. А минутой раньше господин Таллоне с лаком для волос уже хлопочет на сцене и обрабатывает слоновую кость клавиш, дабы с них не соскальзывали подушечки пальцев. До последнего момента нельзя быть уверенным в том, что маэстро вдруг не отменит концерт. Однажды в городе Гюссинге так и произошло, будто бы из-за местного диалекта, который так оскорблял его слух маэстро, что он был не в силах извлечь ни одной ноты.