Сказки сироты: Города монет и пряностей - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин М. Валенте cтр.№ 81

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Сказки сироты: Города монет и пряностей | Автор книги - Кэтрин М. Валенте

Cтраница 81
читать онлайн книги бесплатно

Но в Аджанабе никто не молится слишком рьяно.

Эта работа стала простой. Мы так часто отправляемся на север, к плавучим льдинам, рыболовецким деревням и китам, которые превращают море в туман над своими поющими головами. Я знаю маршрут так же хорошо, как собственное тело и море, ибо оно было расчерчено и измерено, словно терзаемый штормами полуостров, – в тот день, когда я стала компасом.


Сказки сироты: Города монет и пряностей

В Аджанабе есть женщина, которая занимается такими вещами. Её лавку трудно найти, но я могу проложить путь среди улиц так же хорошо, как через пролив. И когда я говорю, что она занимается такими вещами, то имею в виду, что ты говоришь ей, что тебе нужно, а она говорит, сколько заплатить, и потом исполняет желание самым странным образом, какой может придумать. Обычно всё заканчивается тем, что она отрезает какую-то часть твоего тела и делает из тебя желаемый инструмент. Так работают шестерёнки в голове у Фолио: лучше золотая конечность, чем плоть, ибо плоть слаба.

Что я попросила? То, о чём молятся все штурманы: не заблудиться. Будьте уверены, она истолковала это как джинн. Что она попросила у меня взамен? Над моим пупком Фолио выслушала первые слова, которые сказала мне мать, когда я лежала в колыбели из корабельных носов, – она говорила, и её слова звучали как голос океана. «Я не позволю тебе уйти в море, – прошептала моя мама, – или ты бросишь меня одну и в слезах, как это сделал он».

Потом хирургиня забрала мой секстант, и новый компас завертелся в моём желудке, от шока и скорби потеряв север. Секстант был мне братом, любовником и верным проводником; он пропал, исчез в её мастерской, будто кусок металлического лома.

Я легко нашла другой, но прошло много времени, прежде чем я его так же полюбила. Он стоял на полке в моей кабине, а я глядела на него с отвращением и подозрением, пока он не перестал казаться мне чем-то чужеродным. Когда с моего живота сошли струпья, я снова достала карты.

Как я уже сказала, это простая работа. Переселенцев сейчас много, как апельсинов на ветвях зимой. Они говорят, поля умирают, душат зелёные побеги, как ревнивые банкиры, и те, кому хватает ума, уходят. Я не из умников, но приходить и уходить – моя профессия, а Аджанаб – лишь порт, где для меня оставляют деньги.

Мы отплыли в Мурин две недели назад, наши трюмы были полны рома, лимонов и маленьких книжек с картинками, которые детям видеть не стоит. А также семей, жмущихся друг к другу и дрожащих от голода, избалованных южным солнцем, знать не знавших о плащах на меху. Столько таких я повидала! Кажется, у одной пары была малышка-дочь, что глядела на морские волны широко распахнутыми глазами и молчала. Да, точно была. А у другой – выводок мальчишек, чьи запястья были привязаны друг к другу, чтобы не потерялись. В этом я тоже уверена, но не думай, что я сумею вспомнить их имена.

Карта покрывала мой стол точно обеденная скатерть; все континенты, острова, фьорды и заливы были моим салатом и супом, ужином и закуской; я была в добром расположении духа, мой желудок спокойно указывал на север, а секстант стоял себе на полке. Я нанесла на карту безопасный, хороший путь, подсчёты были аккуратны, словно складки на платье невесты, и мы не должны были оказаться возле Отмелей сирен, близко не должны были подходить.

Некоторые мужчины во время ночной вахты говорили, что было бы неплохо послушать эти песни, а звёзды светили над нашими головами, похожие на стада мальков, и доски скрипели, и волны плескались, ударяясь о крепкий корпус корабля. Мы курили трубки из серебра, китового уса и обычных кукурузных початков и играли в кости на лимоны и ром. Мрачный Осётр, старпом, всё время проигрывал, и оттого у него выпали все зубы. Но он всё равно играл, как и я, как все мы. И вот, стоя у руля, он сказал, тряхнув бородой, слипшейся от сока:

– Галиен, клянусь тебе, однажды я их слышал! Я чинил мачту, и вдруг над волнами, будто свет маяка, разлилась песня, мелодичнее не придумаешь, – о моей сестре и её карапузе, который, все говорят, точь-в-точь я, и о том, как он топает вокруг неё с деревянным корабликом в пухлой ручке! Они пели о времени, когда сестра твердила, что гордится мною, хоть наш отец и утверждал, что я позор семьи, раз не женился, не разбогател, не просыхаю и вообще ничего не добился – просто стал старой развалиной у руля. И всё же я никогда не был позором для неё или её мальчика. Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, она готовит для меня цыплёнка с хрустящей корочкой, потому что я её брат, и я ей дороже бриллиантов. Ну как вам это понравится?

– Мне это вообще не нравится, лживый рыбак. Как они узнали про твою сестру?

– А я почём знаю? Но я слышал, о чём они пели, и вот что скажу: над волнами раздавался голос моей сестры. Я и прыгнул за борт… Когда, проведя в море больше восьми месяцев, вдруг слышишь сквозь шум ветра голос любимого человека, не пойти за ним невозможно, потому что твоё сердце в это время ломается, как фок-мачта. Я прыгнул, и моя нога запуталась в такелаже. Я провисел там целый час, прежде чем капитан меня вытащил и на неделю лишил рома. Но я их слышал! Слышал, как поёт моя сестра, как жарится цыплёнок, и я знаю то, что знаю.

– Мальчики, – сказала я, смеясь, – думаю, то, что рулевой пьян, очевидно, как лосось на нересте, и его следует немедленно лишить всех лимонов.

Ответом мне был смех, какой раздаётся иной раз на палубе после полуночи. Рулевой покачал седой головой.

– У тебя нет сердца, Галиен. Подведи нас поближе, чтобы я мог послушать, как поёт моя сестра.

– Твоя сестра учит сына считать – дома, у тёплого очага. Тут, в темноте и сырости, её нет. И ей же лучше!

Поэтому я и проложила путь подальше от тех отмелей. Но море – штука забавная. Иногда оно хочет, чтобы ты оказался где-то, и не имеет значения, что говорят твои карты за ужином, – оно понесёт тебя туда, куда ему вздумается. А если ты недостаточно уважительно к нему относишься, называешь именами, которые ему не нравятся, или расстаёшься со своими святыми инструментами, будто они обрывки бумаги, море закинет тебя в то самое место, куда твой секстант совершенно точно не указывал.

Туман обрушился на нас внезапно, как оплеуха, и мы ничего вокруг не видели. Я поднялась в «воронье гнездо», чтобы разглядеть береговую линию, но у меня ничего не вышло. Вокруг всё было серым, лишь временами мелькали чайки – это подсказывало, что мы недалеко ушли от берега. И всё равно мы с секстантом потерялись, точно дети в лесу.

А потом я услышала…

Я услышала, как поёт моя мать, её тихий милый голос, прокуренный и пропито́й. А ещё она, как всегда, фальшивила. Я услышала, как ребёнок бормочет в её руках, и как она укачивает дитя, чтобы оно уснуло. Я услышала, что она поёт о море, какое оно синее и яркое, как похоже на женское тело и как все любовники уходят, завидев белые шапки пены. Я услышала, что она поёт о моём отце, у которого были рыжие волосы – только представьте! Рыжие как сердце. Кто бы мог такое вообразить? О моём отце и его паруснике с высокими мачтами, секстанте и лилиях, которые он оставлял у порога, об ожерельях из коралла и кости, которые он привозил ей из диких краёв, и о том, какой солёной была его кожа. Я слышала, как она поёт о пустом причале и пустой постели, о молитвах об удачном плавании. Я слышала, что она поёт о корабле, который так и не вернулся, и о женщине, которая каждый день стоит у причала много-много лет. Я слышала, как она поёт о дочери, которая вырастет и будет печь хлеб в лавке и никогда не увидит яркой синевы; о дочери, которая будет гладить её седые волосы и скажет, что все минувшие дни и ночи она была хорошей матерью.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию