– Может, родственник?
– Среди его родственников врачей нет. Твой парень самозванец. Я поспрашивала насчет такого рода мошенничества: не такая уж редкость, как думают.
Целый год Гаэль лечилась у жулика… Она чувствовала себя униженной, почти изнасилованной. Как женщина, которая сотни раз раздевалась в присутствии мнимого слепого.
Они назначили встречу в кафе на улице Николо. Скоро психиатр выйдет пообедать, и они смогут проследить за ним – по крайней мере, Одри, потому что у Гаэль по-прежнему на хвосте ее men in black
[46].
– Ты его арестуешь?
– Притормози, цыпочка моя. Сначала надо доказать, что он действительно практикует как врач и берет за это деньги.
– У него внизу табличка на доме.
– Ты хочешь привлечь его за ложную рекламу?
– Я платила ему на протяжении двенадцати месяцев.
– Наличными, верно?
Гаэль уже предчувствовала все препятствия, но у нее наверняка остались один-два рецепта, написанные его собственной рукой. Еще она вспомнила о коллеге, которого Кац ей рекомендовал. Очередной мошенник? Она даже не сохранила его координат.
– Главное – выяснить, кто он такой на самом деле, – возразила она. – И почему снова захотел со мной встретиться.
– Чтобы прикинуть, сколько еще бабок можно из тебя вытянуть, конечно же.
– Из моей семьи, ты хочешь сказать?
– А из кого еще?
Гаэль не ответила. Естественно, что Одри сводит все дело к деньгам, но сама она чувствовала, что ставка в игре совсем иная. Нечто вроде… ментального подглядывания. Кац ее прощупывал, наблюдал за ней, анализировал. И теперь хотел продолжить.
– Послушай меня, – проговорила офицер, беря Гаэль за руку, – этот тип – любитель. Пока он имеет дело с пациентами…
– С простофилями, ты хочешь сказать…
– …с уязвимыми людьми, которые ни о чем не подозревают, он легко может выкрутиться, но когда у него на запятках коп, это совсем другой коленкор. Дай мне неделю, чтобы прижать его за злоупотребление доверием с прямыми доказательствами.
– Это ведь не в твоей компетенции, верно?
– Нет, – признала Одри, – я в Угро, и мне нечего делать на этой территории. Но мы найдем наилучший подход, чтобы…
– Вот он.
Кац вышел из дому. Они расплатились и выскочили из кафе. Намеченный план: Одри проследит за ним, а Гаэль спокойно вернется домой под эскортом своих ангелов-хранителей.
Но сыщица не сдвинулась с места, глядя, как он удаляется.
– Что ты застряла?
– Меняем программу.
Гаэль уловила ее мысль:
– Ты это сделаешь?
Одри улыбнулась. Засунув руки в карманы, с рюкзаком на плече, она направилась к подъезду психоаналитика.
– А чего стесняться?
Поднявшись на этаж, сотрудница уголовного розыска достала из сумки связку ключей всевозможных форм и размеров. Внимательно оглядела замочную скважину, потом выбрала нужную модель из своей коллекции.
– Это что?
– Bump key, – прошептала та, мягко поводя им в цилиндре замка.
В ее руке появился маленький молоточек. Коротким ударом она загнала ключ и тут же без всякого усилия повернула его. Дверь открылась со щелчком. Гаэль поняла, что Одри продумала все заранее.
– Как у тебя получилось?
– Ударный ключ, – ответила та, заходя в прихожую. – Сложно объяснить; скажем так: его выемки при ударе создают на короткое мгновение зазор между штифтом и планкой. В эти доли секунды достаточно повернуть ключ, и можно открыть любой замок.
Рядом с этой девицей Гаэль обретала спокойствие, которого ей не могли обеспечить телохранители. Единственное слово пришло ей в голову: профессионалка.
– Не стой столбом. – Одри бесшумно прикрыла дверь, потом достала другой ключ и вставила его в замочную скважину. – Если он вернется, то не сможет открыть. Это даст нам время смыться через окно.
– Но он будет знать, что у него кто-то был…
– Тем лучше: хоть задумается.
Она сунула Гаэль хирургические перчатки. Не говоря ни слова, та натянула их, испытывая внутреннюю дрожь – смесь страха и возбуждения. Она пересекла черту. Обратного хода нет.
– Я прочешу кабинет. Посмотри, что там рядом, – приказала Одри.
Гаэль никогда не бывала в соседнем помещении – наверно, простая кладовка, где Кац хранил архивы, или спальня, где он мог передохнуть. Первая догадка оказалась верна: клетушка два на три метра со стеллажами и папками, расставленными в алфавитном порядке. Кажется, у Каца были сотни пациентов. И все лохи?
Не очень представляя себя, что именно искать, она принялась шарить, надеясь наткнуться на собственное досье. Ею овладело неприятное чувство при мысли, что придется читать заметки психоаналитика и что Кац – пусть самозванец, пусть не имеющий никакого законного права – поставил диагноз более серьезный, чем она предполагала…
– Иди глянь! – позвала Одри из-за стены.
Сидя за лакированным письменным столом, следовательница просматривала открытый скоросшиватель, прозрачные файлы которого содержали вырезки из прессы. Гаэль поняла с первого взгляда. Статьи и фотографии описывали дело Человека-гвоздя 2012 года. Висса Савири, Анн Симони, Людовик Перно… Одри хлопала страницами, и их мысли текли в одном ритме.
Еще один поклонник убийцы-фетишиста. Псих, который преклонялся перед убийцей и интересовался сестрой того, кто с ним покончил…
– А вот это уже область моей компетенции, – с удовлетворением прошептала Одри.
Гаэль не ответила: ее мысли разбивались о стену страха. Одри продолжила обыск, приподнимая кожаные бювары, просматривая кипы досье, читая наклеенные кое-где стикеры. Под конец она пролистала отрывной календарь, лежащий на краю стола.
– Твою мать!
Гаэль подняла глаза: та аккуратно вырывала из календаря два листочка с записями, один июльский, другой августовский. На каждом был адрес, без имен или других указаний.
– Данные Анн Симони и Людовика Перно, – пояснила Одри.
Гаэль осознала новый сюрприз: за много недель до убийств Эрик Кац записал в своем календаре адреса двух жертв Человека-гвоздя. Откуда он знал Симони и Перно? Был ли сообщником убийцы? Или же непосредственно убийцей?
«Цыплят по осени считают», – всегда говорил ее отец. Другими словами, следовало подождать несколько месяцев, чтобы дать делу отстояться, то есть увериться, что оно действительно закрыто. Сегодняшнее открытие доказывало его правоту: со всею очевидностью дело Человека-гвоздя закончено не было – Эрик Кац связан с сентябрьской резней, а его никто ни разу не побеспокоил.