Год некроманта. Ворон и ветвь - читать онлайн книгу. Автор: Дана Арнаутова cтр.№ 86

Снег все-таки слишком глубок, чтобы легко убежать по нему, даже бросив корзину. И хотя опушка недалеко, до деревни от нее еще шагов с тысячу, и даже свет окон отсюда не виден. Она осторожно пятится назад, не сводя с меня взгляда, будто это может чем-то помочь. Я вздыхаю, стоя на месте. Не шевелюсь даже тогда, когда она, спиной наткнувшись на дерево, тоненько и сдавленно ойкает. Низкая ветка сбивает шапочку, запутывается в ее волосах.

— Не под-хо-ди… — шепчет она, одной рукой безуспешно пытаясь освободиться, а другой все так же судорожно сжимая корзину. — Я закричу…

— Громко? — улыбаюсь я, не двигаясь с места. — Давай. Может, кто-нибудь придет и поможет тебе дотащить эту дурацкую корзину, раз уж меня ты боишься.

Она всхлипывает, смотря уже скорее жалобно, чем испуганно, и я напоказ вздыхаю.

— Сейчас замерзнешь, — говорю негромко и уверенно, — и нос покраснеет. А он у тебя такой славный — жалко будет.

— Нос? — растерянно переспрашивает она.

— Ага. То есть ты вся хорошенькая, но вот носик просто чудо, — весело говорю я, снова улыбаясь. — И если заболеешь, он распухнет и будет похож на одну из этих вот шишек. Для растопки набрала?

Она неуверенно кивает. Мне с нескольких шагов видно, что шишки молодые: плотно закрытые, истекающие смолой и потому весьма тяжелые. Серая ель, хотя вокруг молодой буковник. Лучшая растопка из возможных даже для сырых дров.

— Далеко ходила, — понимающе киваю я. — Давай помогу? А ты мне взамен расскажешь, где у вас в деревне переночевать можно.

— Так в харчевне же, — робко отвечает она. — У тетки Мирабиль…

— Нет, харчевни я не люблю, — морщусь, обходя куст боярышника, которому здесь совсем не место. Как только вырасти ухитрился! — Шумно там. И грязно. Может, найдется дом поспокойнее и почище? Платой не обижу. Да давай ты уже сюда свою корзину. Не дело такими ручками тяжести таскать.

От моей руки, небрежно и совсем не больно убирающей коварную ветку, она все же шарахается, но недалеко и больше для порядка, улыбаясь так же робко и очень мило. И корзину позволяет забрать, хотя провожает ее встревоженным взглядом. Ну точно олененок, даже переступает по снегу маленькими ножками в аккуратных сапожках точно с таким же изяществом. Сколько же тебе лет, милая? Не больше пятнадцати. По меркам людей — девица на выданье, и грубая ткань плаща не скрывает мягко круглящейся груди и бедер.

— До-о-м… — тянет она в раздумье, шагая на три шага левее и уже успокаиваясь. — Разве что к вдове Тюскар тогда. У нее уж точно чисто, и готовит она хорошо. А вы, господин, из каких будете?

— А я лекарь, — весело отвечаю я, переступая корягу, скрытую снегом. — Хожу вот, ищу кое-что.

— Лекарь? Травознай? Так… — она осекается, забегает вперед и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. — Так нельзя же… Поздно в лесу что-то брать. Дивные… Ой!

— Дивные накажут? — подсказываю я. — Ну, то моя забота, милая дева. Хотя лучше их не поминать, конечно, лишний раз. Но ты ведь и сама несешь домой шишки, а?

— Так то шишки, — впервые улыбается она, смешно и мило сморщив носик. — Шишки-то можно, зачем они Господам из холма?

— Может, печи топить? — усмехаюсь я, и она, совсем успокоившись, прыскает в кулачок от такого нелепого предположения.

Действительно, Дивный народ — и печи! А мне вспоминается очаг в кэрне Боярышников, огромный, сложенный из шершавых серых плит дикого камня. Как славно трещали бы в нем эти шишки, вспыхивая золотом искр.

Мы идем к опушке. Конечно же, к опушке, до нее совсем недалеко, шагов с полсотни, но вечер наполняет воздух лукавой нежностью сумерек. Опушка — рядом, стоит руку протянуть сквозь кружево ветвей и молодых стволов, шагнуть раз, другой, только вот надежная утоптанная тропинка почему-то петляет, уводя немного в сторону. О, совсем немного и нестрашно. Ведь опушка — вот она.

— Что же это? — растерянно говорит она, когда тропа решительно сворачивает в лес. — Как же это?

Поворачивается ко мне, снова напряженная, готовая взбрыкнуть и отпрыгнуть, вглядывается тревожно и внимательно.

Я стою, слегка склонив голову к плечу и позволяя ей разглядеть все в последнем умирающем свете дня: слишком легкий плащ из тонкой шерсти, слишком щегольские сапоги, в которых ни один путник в здравом уме не пустится в дальнюю дорогу, слишком длинные волосы — длиннее ее собственных — увязанные в свободно падающий до пояса хвост.

— Как же это… — жалобно повторяет она, пытаясь шагнуть назад или хотя бы отвести взгляд. — Господин… Я не хотела…

— Не бойся, — прошу я, медленно делая этот единственный разделяющий нас шаг и убирая выбившуюся из косы прядь волос с мягкой холодной щечки. — Подумаешь, какие-то шишки. Это сущий пустяк, поверь. Для такой красивой девушки не жаль всех шишек леса.

— Го-спо-ди-и-ин.. — выдыхает она завороженно, и я улыбаюсь, гладя кончиками пальцев ее лицо: изящные очертания скул и подбородка, изгиб бледно-розовых губ, тонкие золотистые брови.

— Не надо бояться, — говорю очень мягко и терпеливо. — Я искал тебя. Такую прекрасную, юную. Такую особенную, непохожую на других… Разве ты не рада, что я тебя нашел?

— Иска-али?

Я киваю, не позволяя ей оторвать взгляд. Вокруг уже совсем стемнело, и холод пробирает даже меня, но ей я мерзнуть не позволяю, кутая в нежное лживое тепло гламора.

Конечно, искал. Наудачу, совершенно наугад задав первое попавшееся направление из тех, что помнил по прошлым странствиям. Какова вероятность встретить девушку в зимнем лесу, да еще вечером? О, рано или поздно я бы нашел кого-то подходящего в этой славной глухой деревеньке или где-то дальше, но вот так, прямо указанную судьбой? Кто я такой, чтобы отказываться от ее подарков?

— Конечно, — ласково улыбаюсь я. — Конечно, искал. Ты слишком красива для обычной жизни, радость моя. Слишком хороша, чтобы отдать тебя какому-нибудь мужлану с грубыми руками и слюнявым ртом. Разве ты хочешь такой судьбы? Разве моя любовь не лучше?

— Лучше, — томно откликается она, и побледневшие было щечки расцветают розовым. — Лу-у-чше…

— Вот и я так думаю, — соглашаюсь, легонько касаясь губами ее губок, неумело сжатых. — Ты достойна большего. Любви, вечной юности и счастья. Настоящего счастья, правда?

Она кивает. Улыбается робко и уже счастливо, а я вздыхаю про себя. Так просто, что даже скучно. Нет, ничего иного я и не ждал. Откуда? Наивная деревенская девочка. Хотя многоопытная аристократка была бы не лучше и не хуже, вероятно. Они все мечтают о любви — прекрасные мотыльки, готовые прильнуть к такому желанному теплу свечи. Они хотят все больше и больше: жара, золотого света, упоения… Эту даже жалко, как можно пожалеть красивого зверька или только распустившийся цветок, живой лишь пока не сорван.

— Идем со мной, — то ли прошу, то ли спрашиваю я, и она опять кивает, а я ставлю на снег полную корзину шишек. За неимением крошек она могла бы кидать их на тропу, отмечая дорогу обратно, только это совсем другая сказка.