Печенеги жили за Каменным Поясом, пока их не выбили оттуда хазары — ловцы рабов — в пору самого пышного расцвета Хазарского каганата. Уходя из-за Урала, печенеги потеснили кочевавших в Левобережье Днепра ясов-аланов и в Причерноморье — чёрных болгар. Это были времена великих бегств и передвижений в степи. Движение начинали хазары: так, они выбили с низовьев Волги болгар, и те вынуждены были уйти за Дунай и смешаться со славянами, отдав им своё родовое имя. Из-за Урала были выбиты хазарами и печенеги — племя небольшое, но очень воинственное. Потеряв свои родовые земли, они перекочевали в степь между Доном и Днепром. Часть их переправилась через Днепр и вступила в союзнические отношения с киевскими князьями. Левобережные печенеги их прокляли и считали своими кровными врагами. После разгрома Хазарского каганата Святославом печенеги быстро выделились из степных племён, подчинили их своей власти, а иных изгнали за Дунай и Дон. После того как Владимир нарушил договор о мире с Херсонесом, печенеги, до того избегавшие большой войны с Киевом, открыто пошли на Русь, и началась затяжная многолетняя война, где киевлянам пришлось оборонять огромную границу, которую печенеги в любой день могли прорвать.
В натянутом поверх кольчуги и панциря полушубке, с шеломом за спиной и теперь уже совсем старенькой папахой, которую дал ему в Карачарове отец, Илья был хорошо знаем всеми строительными артелями и всеми ватагами чёрных мужиков, коих согнали рубить засеку. Работа была тяжёлая, хотя и нехитрая: подсекать и валить деревья так, чтобы всеми ветками они создавали непреодолимую для конницы баррикаду.
Илья много видывал подобных укреплений на родине, в муромских лесах.
И здесь слезал с седла, показывал, куда какое дерево валить так, чтобы в сторону степи торчали острые коряги. А само дерево рубили хитро: от пня не отсекали, а только надламывали, с тем чтобы, лёжа вершиной на земле, оно продолжало расти и перевивать ветки с другими поверженными деревьями, сплетаясь в непроходимую сеть.
В ту зиму тысячи деревьев уронили кудрявые головы свои, надломясь в поясе и устремив ветви в сторону Дикого поля. Засечных линий строили несколько. Между засеками гатили дороги, мостили болота, чтобы конная дружина могла спешно подойти к месту, где враг пытается прорвать линию, и дать ему отпор.
Мужики-славяне, согнанные отовсюду, работали скоро и охотно. После крещения киевляне никого не продавали в рабство и сами рабов не покупали. Теперь весь страх быть угнанным с верёвкой на шее в края полуденные был там, в степи. Оттуда налетали кочевники-работорговцы, оттуда шла беда неминучая. Против той стороны и ладили оборону. Засеки рубили хитростно. Заостряли и пни старые, и колья вбивали, и волчьи ямы рыли с колом в глубине, в отогретой кострами почве.
Илья любил смотреть, вставши рано поутру, как начинает сперва медленно, а затем всё яростней падать лес, как муравьями копошатся мужики, как ползёт чёрная широкая полоса засеки. В тех местах, где она прерывалась, стояли остроги и начинали ставиться большие города. Замком всей системы обороны был новостроенный, спешно подымаемый город Белгород. Имя же ему дано не по белому камню, из коего никто в те поры и не строил. Был город, как и все крепости, рублен из лесу. А назван так был за вечную свою готовность к бою и за положение своё — на острие вражеского нападения; от всех повинностей обелён и никакой дани никому не платил.
Однако затеянная огромная стройка, разумеется, не осталась не замеченной теми, кто наезжал из степи. Киевляне ждали набегов на строящуюся засечную линию. Все воеводы сходились в том мнении, что это будет большой набег и отбивать его придётся в конном строю в степи.
Тем важнее была служба заставщиков и дозорных, что выдвигались в сторону печенежских кочевий. Не доверяя тому что рассказывали, передавая через третьи-четвёртые руки, дозорные, Илья сам почасту выезжал в передовые скрытые дозоры.
Была определённая закономерность, по какой менялся в сторожах воинский люд. Ближе к городам стояли русы и немногочисленные потомки варягов, которые хороши были в обороне и пешем строю — в тесном бою и в бою на стенах. Дальше в степь число их убывало, зато прибывало славян, к ним присоединялись торки и свои печенеги. В передовых секретных дозорах были почти одни степняки: торки, печенеги да бродники.
Не то чтобы Илья не доверял им — народ это всё крещёный, иных он в дозор не пускал, а многое хотел посмотреть собственными глазами. Ибо виделось ему иначе, чем простому воину, пусть даже в сражениях закалённому.
С малой дружинкой добрался он как-то до передовой заставы. Здесь в вырытой в откосе оврага яме спали вместе воины и кони, отогреваясь собственным дыханием да теплом навоза, что перепревал под ногами. Здесь никогда не разводили огня, а находились неделями, потому у Ильи защипало глаза и дух захватило, когда нырнул он под задубевший на морозе овчинный полог, в едкую духоту заставы.
— Господи! Как вы тута и дышите!
— Ты, батюшка, — сказал пожилой служилый торк, — в разъездах в пургу поезди да в секретах на морозе постой, так и нашей яме обрадуешься.
В темноте и вони, укрываясь овчинами, спали дружинники, согревая телами друг друга. Двое, вероятно только приехавшие с дозора, резали маленькими кусочками сушёное мясо и долго жевали его. Потом один из торков подошёл к коню, осторожно вскрыл какую-то одному ему ведомую жилу и припал, как слепень, к крови. Сделав пару глотков, позвал товарища; тот, напившись, дал нескольким каплям крови стечь, чтобы не занести в parry грязь, и залепил её смолою.
Лошадь стояла всё это время, прядая ушами и прислушиваясь, что там происходит с её шкурой.
— Она не замечает! — засмеялся, увидя удивление Ильи, торк. — Ей не больно. Ах, хорошо! Хочешь попробовать?
— Что ты, пост рождественский! — отшатнулся Илья.
— Ну и что, а нам батюшка пост разрешил. У нас другой еды нету! Вот в Киев придём, будем сладкий хлеб есть, а тут хлеба нет, да и есть его тут нельзя — брюхо скоро заболит.
Торк скалил белоснежные ровные зубы и ничуть не сетовал на ужас своей жизни.
— Воистину, вы тяжкий крест несёте! — пожалел их Илья.
— Нельзя по-другому. И так, славу богу, есть где от ветра спрятаться. У нас яма хорошая. Иные разъезды прямо в снегу стоят. В снегу и спят. Нужно печенега сторожить. Они скоро на засеку пойдут, чёрных мужиков имать! Дружинников рубить! Пойдут-пойдут!
— Где, думаешь, пойдут?
И заставщики начинали высказывать свои предположения, по какой дороге двинется конная лава.
В том, что печенеги обязательно пойдут, не сомневался в сторожах никто. Направление предполагаемого удара примерно совпадало по всем донесениям.
— Печенегам хорошо, — говорили провонявшие конской мочой и навозом заставщики. — Они в юртах спят. Им прятаться не надо. А юрта что: взял, сложил, перевёз на новое место и опять расставил — тепло, хорошо. Огонь развёл — сиди, мясо вари, жёнка на подушке сидит, песни тебе поёт, другая мясом угощает — ай, хорошо.