Memento. Книга перехода | Владимир Леви | страница 3 | LoveRead.ec

Валерий С.

Вот она, обратная живая волна, дорогие, спасибо сердечное! На связи будем и дальше.

Бумажное издание дополнено, доработано; и все равно это не завершенный труд, а длящийся и сию минуту, и можно считать его новым началом нашего разговора.

Только книга, запрещаемая во все времена и при всех властях, переживет все власти и времена. Такая книга есть. Название ее – Истина.

Пен Левиндоуз

II. Песнь Уходящих

Уходящие – это временно. Только для еще здешних. Скрывающиеся за горизонтом бытия – так точнее.

Часть эту можно считать врачебным исследованием ПЕРЕХОДА и авторской исповедью, хотя тексты в ней не только и не столько обо мне. Переживания, размышления, догадки, душевная помощь – все это можно в прозе и можно в стихах.

Облачка

По небу облачко плывет,

другое за собой зовет,

и мы с тобою небосвод

переплываем,

а кто кого переплывет,

а кто потом, а кто вперед,

не знаем.

А что такое умереть?

Дверь за собою запереть.

Но след оставленный стереть

не удается.

А кто сумеет отпереть?

Кто захотел, тот и сумел,

найдется.

Две реки

мы живем у ревущей машинной реки

но квартиру свою нам менять не с руки

проживем как живем от звонка до звонка

а потом нас подхватит другая река

и обнимет и в дальнюю даль унесет

где небесный пастух свое стадо пасет

и забытая песня беззвучно слышна

имя этой реки тишина

а пока мы живем у ревущей реки

нам о той о другой вспоминать не с руки

от звонка до звонка этот мир не понять

и когда-то придется квартиру менять

Морегоре

М. Л.

Мне море в городе является вседневно:

то тихо ластится, то нападает гневно,

и волны рушатся, и молится прибой:

ты слышишь, Господи?.. возьми меня с собой…

Очарование напрасных упований,

о море градское, о праздник расставаний.

Щенок потерянный в глаза глядит с мольбой:

ты видишь, Господи?.. возьми меня с собой…

Не уступи тоске, когда увидишь снова

свет наркотического зарева ночного

над морем городским. В свой час поймет любой:

нет горя горшего, чем горе быть собой.

А в день, отмеченный пробелом в гороскопе,

я залпом выпью морегоре городское

и знак подам тебе, поднявшись над толпой:

ты знаешь, милая, ты знаешь: я с тобой

Вы все помните

Это дом, это все еще дом.

Эта клетка безликая,

эти стены простецкие –

я их кожей своей обил,

обрастил их своим нутром.

Вот картинка моя, первобытная, но не детская.

Ваши лица смотрят в меня. Вы все помните.

Это дом.

Я покину его вместе с вами, отдам во владение

неизвестным жильцам на игрушечное навсегда.

С полдороги вернусь, может быть,

провести наблюдение,

как им спится, о чем размышляет вода,

и случайных следов не осталось ли.

Все другое. Все пришлое, будь хоть семижды музей.

Взгляд чужой – разрушитель. Бациллы усталости

поселяются в души и заживо гробят друзей.

Похотливая смерть глазомером большим отличается.

(Вот поэтому дети от взрослых прячут глаза.)

Но сейчас это дом. Черный ослик твой^[1]

с той же свечкой качается

на раздвинутых ножках вперед – назад

С той стороны^[2]

в зыбких заботах дней

гасится существо

с той стороны видней

с той стороны всего

здешние жуть и мрак

там красота и свет

лишь догадайся как

вывернуть да и нет

там бытия скрижаль

кто заглянул туда

знает твое как жаль

знает свое всегда

Песня свечи

В тот мир, где нет ни молодых, ни старых,

душа войдет не поздно и не рано,

свеча догаснет, допоет огарок,

допляшет пламя.

О, сколько теней вьется в этой пляске,

ночей, приговоренных вечно длиться.

А время, как факир, сжигает маски

и лепит лица.

И наступают сумерки прозрений,

и молния пронзает цель, не целясь,

а за окном безумие сирени

и моря шелест.

А море шелестит, что жизнь сложилась,

как речь, из откровений и ошибок,

и даже ложь, которая свершилась,

непогрешима.

А пламя плачет, пламя рвет и мечет,

душа летит как пуля заказная,

а море дышит, море не перечит,

а море знает

Родители ушли

Родители ушли.

А мы свободны

жить как хотим и можем умирать.

Но вот беда: мы ни на что не годны,

и некому за нами убирать:

родители ушли.

Остались раны

и в них, и в нас.

Родители ушли

в далекие лекарственные страны,

а мы на жизнь накладываем швы.

Родители ушли.

Прочь сантименты,

зачем рыдать,

о чем жалеть, когда

галактики, планеты, континенты

друг с другом расстаются

навсегда.

Вы снитесь мне. О, если бы вернуться

и вас из сна с собою унести

и все начать с последнего «прости»,

о, если б ненароком не проснуться

О неизлечимости жизни

Катятся малые расставания

перед большим, как мячи.

Если жить наперед, если знать все заранее,

то зачем нам врачи?

Закипает и пенится,

не сгорит, не закончится

это вечное море живое, тоска.

Я любил и люблю.

Бог творит что захочется.

Жизнь как выстрел мгновенна.

Смерть как воздух близка.

Говорю вам:

не будет от страсти лечения,

равновесия нет у земных коромысл.

Жизнь любого из нас не имеет значения,

лишь безмерный безмолвный

неведомый смысл.

Нет, мой стих мою жизнь

не хранит, не итожит –

я пришел и прошел,

став частицей Всего.

Но однажды, я знаю, развязку отложит,

но однажды возьмет и кому-то поможет

слабый голос прозрения моего.

Катятся малые расставания

перед большим, как мячи…

Шлю вам несколько знаков

любовного узнавания,

чтобы выжить в ночи

Ось земная
взрослому сыну

Не играй, мой мальчик, в понимание.

Черная дыра – пускай насквозь.

Из колен моих, из расставания

изошла твоя земная ось.

Вышел срок щадить и успокаивать,

и пора, сдирая чешую,

жизнь твою учиться не присваивать

и не отвергать, как жизнь свою.

Сколько раз заблудишься, обманешься.

Все твое, мой вещий Дон Кихот.

Я уйду, а ты…

А ты останешься,

чтобы я не видел твой уход.

Не будь как я,

будь от меня свободен.

Мильон отцов в тебе, мильоны родин –

все сущее, весь мир тебе родня.

Будь счастлив и со мной, и без меня

Пророчество дождя

…и этот дождь закончится как жизнь,

и наших лиц истоптанная местность,

усталый мир изломов и кривизн,

вернется в изначальную безвестность.

Все та же там предвечная река,

все тот же гул рождений и агоний,

и взмахами невидимых ладоней

сбиваются в отары облака,

и дождь, слепой неумолимый дождь,

свергаясь в переполненную сушу,

пророчеством становится, как дрожь

художника, рождающего душу,

и наши голоса уносит ночь.

Крик памяти сливается с пространством,

с молчанием, со всем, что превозмочь

нельзя ни мятежом, ни постоянством.

Не отнимая руки ото лба,

забудешься в оцепененьи смутном,

и сквозь ладони протечет судьба,

как этот дождь, закончившийся утром

Сестра разлуки

Она так близко иногда.

Она так вкрадчиво тверда.

Посмотрит вверх.

Посмотрит вниз.

Ее букварь составлен из

одних шипящих.

Разлуки старшая сестра.

Вдова погасшего костра.

Ей бесконечно догорать.

Ей интересно выбирать

неподходящих.

Пощупай там, пощупай здесь.

Приткнись. Под косточку залезь.

Там пустота, там чернота.

Обхват змеиного хвоста:

не шевельнешься.

А если втянешься в глаза,

вот в эти впадины и за,

то не вернешься

Как я хотел на ней жениться

Как разборчивый жених

смерть я выбирал:

в зубы лазил, нюхал дых,

юбки задирал.

Ох уж, сколько их, смертей,

на кажинный вкус:

дама пик, валет крестей

аль бубновый туз?

Трудно выбрать смерть-жену.

Кандидатш – навал.

Я бы взял себе одну,

остальных – послал.

Умирать быстро – страшно.

Умирать рано – нелепо.

Умирать медленно – утомительно.

Умирать поздно – скверно и очень стыдно.

Пожалуйста, подыщите мне

смерть красивую,

смерть своевременную,

веселую и находчивую.

Пусть она будет нежной,

ласковой, справедливой, внимательной, деликатной, хорошо пахнущей.

Если она будет такой,

я влюблюсь в нее,

я женюсь на ней,

честное слово.

Простите, пожалуйста,

я даю отбой:

жена у меня уже есть.

Именно вот такая.

Ее смех

смерч

самый малый

даже просто вихрь

смерч

могущий послать ведро сметаны

в Австралию допустим из Мытищ

смерч

всмятку самолет размолотить способный

и как рваную цепочку

закинуть в облака товарный поезд

и наголо обрив лесной массив

смять самого себя

смерч

это очевидно и словом явлено

и разрывает ухо

торнадо смерч

это смерть ее не рассмотреть

она смеется

сметая сметы

и смывая смрад косметики

смерч

из другого измерения

винтом сквозящая пробоина

урок

прощения

Всеобщая эмиграция

Мы все эмигранты из собственной жизни.

Кто в мрачном отчаяньи, кто веселей,

одни добровольней, другие капризней –

мы все убываем из почвы своей.

Изгнанники все мы – из мамы, из детства,

из юности, из красоты, из любви.

Вернуться назад не придумано средства

и нет утешений, хоть грудь разорви.

Нас гонит из памяти, гонит из тела

та самая сила, что нас родила,

та воля, что в мир залететь нам велела,

какие-то здесь замышляя дела.

Пополнить вселенную переселенцев

слепая и вещая просит любовь.

Друг, слышишь? Не бойся.

Нас ждут как младенцев.

Внимательно встретят. Анкету готовь.

Переходная медитация:
обращение к Той,
которую по незнанию
называют смертью

НЕБЫТИЯ НЕТ,

есть забвение.

Обвиняю себя в черной неблагодарности

моей единственной утешительнице,

свет без тени дарящей,

последней учительнице,

понимания ждущей.

НЕБЫТИЯ НЕТ,

есть неведение.

Боюсь не тебя – только пути к тебе,

Возлюбленная Неизвестность.

Страх мой лжет,

страх клевещет,

изображая тебя в облике искаженной жизни –

не ты это, нет!

Лик твой неизъяснимо прекрасен,

а мерзкий скелет – это и есть мой страх.

НЕБЫТИЯ НЕТ,

есть равнодушие.

Знаю: не кончусь, себя покинув – начнусь

с неведомого начала,

оно там, за гранью

самообмана – моей ограниченности собой.

Смерть есть небытие в другой жизни,

в другой боли – до боли знакомой,

в другом сердце. Вот в этом сердце,

вот здесь, вот она, смерть –

мое равнодушие,

в такой смерти живу постоянно,

такой казнью казню себя сам.

Иногда кажется – осталось совсем чуть-чуть,

что-то прозрачное – прорвется, откроется,

и выйду из плена,

и всеми вновь сделаюсь –

каждым в отдельности

и всеми вместе, одновременно –

и все существа узнают во мне друг друга,

и боли не станет.

Звериная тяжесть

не дает мне свободы.

Возлюбленная Новорожденность,

научи меня быть достойным тебя, научи!

НЕБЫТИЯ НЕТ,

есть безумие.

Знаю,

почему трепещу:

это стыд –

душа к встрече с тобой не готова,

трусливая и ленивая,

не успела постигнуть

и малой крупицы твоей науки.

Параличной завистью к твоей необъятности

мучается мое жалкое недознание.

Как прекрасно

я бы соединился с тобой,

Возлюбленная,

если бы знал о тебе

все или ничего.

Не торопи,

я иду,

подари мне время

Учреждение, создающее жизнь

Кто уверил тебя, что память –

собственность головного мозга?

Вот картинка – достать, обрамить.

Кинопленка – пока не поздно,

уничтожить, забыть…

Ошибка.

Память – это учреждение,

создающее жизнь.

Все зыбко,

только память тверда. Рождение

производится памятью. Снами

вечность пишет свой многотомник.

Смерти нет. Только жизнь и память,

только память и жизнь,

запомни.

Наслаждаясь земною пищей,

на портрет в орденах и румянах

не надейся. Тебя отыщут,

в одеялах твоих безымянных

обнаружат остатки спермы,

оживят засохшие гены.

Ты проснешься. Сосуды, нервы,

словно школьники с перемены,

побегут на урок

Andante

Откуда эта мудрость, вы спросили?

От глупости, покорной высшей силе.

И в тот прощальный час, при свете дня,

все будет как при мне,

но без меня.

Приятели, поклонники таланта

отправятся вразброд, забрав свое,

откаркает блатное воронье,

припухнет жир под шерстью спекулянта.

А тот детеныш, что меня позвал

в последний миг,

быть может, Моцарт был. (Звучит Andante)

Еще полюбопытствует осёл,

что давеча подтерся некрологом,

еще всплакнут спасенные. И всё:

по городам, по весям, по берлогам.

Я прорубил окно в глухой стене.

Все будет без меня,

но как при мне

Буду занят

Это ж сколько народу воскреснет

в конце света, а, братцы?

На планетке на этой тесной

и живым-то не разобраться.

А со мною будет проще,

вас уверить смею:

на повторную жилплощадь

видов не имею.

Я любить вас буду так жарко,

что вспотеют райские кущи.

А молекул моих не жалко,

я пожертвую их неимущим.

Когда меня не станет,

я буду очень занят –

я в следующий мир пойду пешком.

Когда меня не станет,

к вам солнышко заглянет

и тихо

пощекочет

за ушком

Песнь Уходящих

Прощайте, мы говорим вам,

прощайте, последнее слово,

мы встретились и уходим,

прощайте снова и снова,

разбитые чаши не клейте,

подарков не возвращайте,

живых врагов не жалейте,

мертвых не возмущайте.

Младенцы играют в звезды,

а звезды играют в годы,

не стройте оград, не спорьте,

когда умирают горы,

пускай облака воскресают

и плачут весенним снегом,

пусть все, кто уходит в землю,

идут на свиданье с небом.

Шагайте, не оборачиваясь,

не трогайте звезд руками,

мы память не потеряли,

но это другая память,

по образу и подобию

вам грезится возвращение,

но нас облака позвали

за всех попросить прощения.

Прощайте же,

мы уходим,

как дождь сквозь песок пустыни,

прощайте во имя Неба,

прощайте, как вас простили,

прощайте, живите и радуйтесь,

помнить не обещайте,

пусть солнце вас опьяняет

и греет любовь,

ПРОЩАЙТЕ

Поезд в Навсегдаль

После короткой поездки в южные края, где на наш неизбалованный среднеполосный взгляд уже практически лето, московская переменчиво-ласковая весна кажется ненадежной: а вдруг еще передумает?.. Тем отраднее видеть то взгорок, зазеленевший свежей травой, то ростки цветов, вылезающие на газонах, то опушающиеся пухлые почки, готовящиеся выпустить клейких младенчиков.

Memento. Книга перехода - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Леви cтр.№ 3

Онлайн книга - Memento. Книга перехода | Автор книги - Владимир Леви