Я подозревал даже, что остальные в эти долгие перерывы просто не берут меня в игру и потихоньку смываются в Филлори, ничего мне не говоря.
А потом все вдруг начиналось снова, как будто и не прекращалось. В один ничем не примечательный день Фиона или Хелен влетала в детскую в пышном придворном платье, с уложенными в корону косами, и кричала: „Угадайте, где я была!“ И мы понимали, что ничего не кончено. Середины не было: либо пир, либо голод. Однажды, кажется в 1918-м, мы половину лета провели в Филлори. Порой это даже пугало: лезешь в шкаф за чистой рубашкой и вдруг видишь перед собой роскошный филлорийский луг, или пляж, усыпанный ракушками, или ночной лес. Никто из нас, насколько я знаю, не отказывался от таких приглашений; не знаю даже, могли ли мы отказаться. Бывали и досадные случаи: собираешься, например, с няней в город, выдают тебе шиллинг на сласти, а после конюх обещает покатать тебя на серой кобыле. Хочешь достать из-под кровати второй башмак… и поднимаешься с пола в замке Белый Шпиль. Возвращаешься через три недели (хотя для других прошло всего пять минут) и обнаруживаешь, что потерял деньги, забыл, куда собирался, и все остальные дуются на тебя за то, что ты заставил их ждать.
В то лето Филлори, похоже, нуждалось в нас особенно сильно и в своей ненасытной любви забирало к себе когда только можно. Ехали мы, помню, в город на велосипедах и вдруг увидели, что к нам приближается маленький смерч, крутящий сухие листья. Не успел Мартин вымолвить „черт“, вихрь подхватил их с Хелен и унес в волшебное королевство.
Это было приключение с Рыцарем-Вепрем — не помню, писал ли об этом Пловер. В моей памяти все смешалось, а здесь в Африке у меня нет с собой его книг. Их велосипеды так и не вернулись назад — даже тетя Мод рассердилась.
Филлори, сплачивая нас в одних смыслах, разъединяло в других. Мы ссорились из-за самых что ни на есть пустяков. Фиона как-то сказала, что Амбер взял ее с собой на Ту Сторону — только ее одну — и показал ей чудесный сад, где растут все людские мысли и чувства. Они зеленеют и цветут, пока живы, и увядают, уходя из душ и умов. Одни на будущий сезон расцветают снова, другие умирают навеки.
Скорее всего, это был правдивый рассказ: Фиона такую сказку нипочем бы не сочинила. Услышав об этом, я приуныл. Почему она, а не я? Не все мы? Об Эмбере и Амбере мы спорили особенно часто. Если мы верим в них (а мы, конечно же, верши), не кощунственно ли ходить в церковь здесь, на Земле, и молиться Богу, который ни в какой сад нас никогда не водил и ни одного пегаса не подарил, что уж там говорить о собственном замке. Или все боги на самом деле один Бог, только облики у них разные?
В жизни такой ерунды не слышала, заявила Джейн. В конце концов мы разделились на Овниан (Мартин, Хелен и Джейн) и Единобожцев (мы с Фионой, молившиеся в Филлори овнам, а на Земле Богу).
Хелен с тех пор всячески увиливала от церкви; Джейн, прирожденная бунтовщица, громко смеялась там, и ее выводили вон; Мартин сохранял всегдашнюю угрюмость и в церкви, и в прочих местах. Он, думаю, любил Филлори больше нас всех — любил гневно, страстно, придирчиво, всегда ожидая измены. Я не собираюсь его защищать, но, кажется, понимаю.
Мартин, больше чем кто-либо, заполнял пустоту в нашей жизни после разлуки с родителями. Поднимал нас, когда мы падали, пел колыбельные на ночь — но кто же заполнял пустоту для него? Только Филлори, капризный и непостоянный родитель.
Об одном мы, впрочем, не спорили никогда. Почему Эмбер и Амбер из всех детей нашего мира выбрали именно нас? Что в нас такого особенного? Наверно, только я один из нас пятерых задумывался об этом. Этот вопрос терзал мою душу, если допустить, что я обладал таковой в десять лет. Напрашивался ответ, что боги-овны непростительно промахнулись: я ведь не сильный, не умный и даже не очень хороший. Зачем Филлори нужен такой, самый обыкновенный мальчик? Когда правда раскроется и нас изобличат, наказание будет ужасным: мы заплатим немыслимыми страданиями за все дары, которыми нас осыпали.
За Мартином я не замечал ничего особенного, пока он сам не сказал. Как-то зимой, в школе Сент-Остол в Фоуи, он позвал меня на Верхний Луг. Там, у покинутого в эту пору поля для регби, вся школа обменивалась секретами и обсуждала самое важное.
Мне льстило, что Мартин взял меня на прогулку: старшие мальчики в Сент-Остоле, как правило, сторонились своих младших братьев.
— Знаешь, Рупс, я там уже три месяца не был, — сказал он, обойдя поле наполовину.
Где именно, уточнять не требовалось, а его небрежный тон я научился распознавать как тревожный знак.
— Так долго?
— Представь себе! В августе там были вы с Фионой, потом Хелен с Фионой, потом Джейн с Фионой, потом, две недели назад, опять ты! Где я, по-твоему, находился все это время?
— На Земле, полагаю. — Я не хотел острить: нечаянно вышло.
— Именно на Земле, чтоб ее! Застрял тут как проклятый! Все время ищу вход, как дурак, залезаю в разные шкафы и чуланы. Вижу белку — бегу за ней: вдруг она волшебная и направляется в Филлори. Другие ребята думают, что я ненормальный, но мне наплевать. Я на все готов, лишь бы попасть туда.
— Ладно тебе, Март, — сказал я. — Ты же знаешь, как это бывает. Придет и твоя очередь.
— Овны что-нибудь про меня говорили? Я у них в опале, не так ли?
— Нет! Честно, не говорили. Я вообще-то не понимаю половины того, что они несут, но про тебя точно не говорили. Я бы тебе сказал.
— Ты спроси их, ладно? Когда увидишь.
— Конечно, Март. Непременно.
— Не могу я просто сидеть и ждать. — Он пнул сморщенный черный комок, бывший когда-то мячом для крикета.
— Знаешь, я тебя понимаю и не хочу лезть с советами, но здесь ведь тоже не так уж плохо? Филлори — это еще не всё.
— Для меня всё. — Мартин остановился и посмотрел мне в глаза. — Говоришь, здесь неплохо? — Он зашвырнул бывший мяч в далекую даль. — Слушай, возьми меня с собой, а? Иногда ведь это медленно происходит. Когда ты ходил туда с Джейн, сначала поменялся узор на обоях, и на все про все ушло целых десять минут. Сбегай за мной, если это снова начнется! Пойдем вместе, как раньше.
— Я попробую, Март. — Мы оба знали, что так это не работает, что только Эмбер и Амбер решают, кому идти. — Ты первый нашел дорогу туда и обязательно будешь там снова когда-нибудь. Ты же наш верховный король!
— Да, я верховный король, — грустно повторил он.
Я не кривил душой, говоря это. Мне было десять, Мартину двенадцать, но мне всегда казалось, что он куда старше. Я смотрел на него снизу вверх и буквально не мог представить, что способен в чем-то его превзойти.
На следующее лето, однако, нам сделалось ясно, что между Мартином и Филлори все кончено. За весь школьный год овны допустили его туда только раз, да и то на жалких два дня без всяких интересных событий. Все это время он дулся и сидел в дворцовой библиотеке, хотя и понимал, что это, скорее всего, его последний визит. Овны избегали его, и все мы знали, что он выбывает.