У Достоевского есть сходная сцена:
«С чрезвычайным удивлением заметил князь, подходя к своей даче с Рогожиным, что на его террасе, ярко освещенной, собралось шумное и многочисленное общество. Веселая компания хохотала, голосила; кажется, даже спорила до крику; подозревалось с первого взгляда самое радостное препровождение времени. И действительно, поднявшись на террасу, он увидел, что все пили, и пили шампанское, и, кажется, уже довольно давно, так что многие из пирующих успели весьма приятно одушевиться. Гости были все знакомые князя, но странно было, что они собрались разом все, точно по зову, хотя князь никого не звал, а про день своего рождения он и сам только что вспомнил нечаянно» («Идиот», ч. 3, гл. 5).
Загородный дом как прибежище и домашний уют и противопоставление ему неприкаянного, бездомного героя-одиночки вне дома – также характерная ситуация в жизни лирических героев у поэтов. Например, у Гумилева читаем:
…И направились к дому те,
У кого есть дом
С голубыми ставнями,
С креслами давними
И круглым чайным столом.
Я один остался на воздухе…
(«Заводи», 1910)
36.19 Как сказал Саади, будь прям и прост, как кипарис, и будь, как пальма, щедр. —
Саади (псевдоним Муслихаддина Абу Мухаммеда Абдаллаха ибн Мушрифаддина; между 1203/1210–1292) – персидский поэт, прозаик и мыслитель.
Здесь Веничка цитирует не самого Саади, а двухстрочный «Завет Саади» Ивана Бунина:
Будь щедрым, как пальма. А если не можешь, то будь
Стволом кипариса, прямым и простым – благородным.
(«Завет Саади», 1913)
Кроме Бунина и Венички, обращался к Саади и Пушкин, использовавший сходное по структуре вводное предложение:
Но те, которым в дружной встрече
Я строфы первые читал…
Иных уж нет, а те далече,
Как Сади некогда сказал.
(«Евгений Онегин», гл. 8, строфа LI)
Сочетание кипариса и пальмы встречается в Ветхом Завете: «Я возвысилась <…> как кипарис на горах Ермонских; я возвысилась, как пальма в Енгадди» (Сир. 24: 14–15).
В написанном задолго до «Москвы – Петушков» и опубликованном в СССР стихотворении Иосифа Бродского есть схожая структура: «Да будет мужественным / твой путь, / да будет он прям / и прост» («Прощай», 1957).
36.20 C. 88. Не понимаю, при чем тут пальма, ну да ладно, все равно будь, как пальма. —
В связи с аллюзией на стихотворение Лермонтова «На севере диком» и сравнением Венички с сосной (16.21) становится понятно, «при чем тут пальма»: во второй строфе этого стихотворения именно пальма является своеобразным недостижимым идеалом сосны, которая видит пальму в своем грустном сне:
И снится ей все, что в пустыне далекой,
В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
Прекрасная пальма растет.
(«На севере диком стоит одиноко…», 1841)
36.21 …поди на площадку и выпей. —
Вариант мотива «талифа куми» – см. 26.17.
36.22 Тревога поднималась с самого днища моей души, и невозможно было понять, что это за тревога, и откуда она, и почему она так невнятна… —
Днище – дно лодки или судна, нижняя часть корпуса плавсредства. Душа же имеет не днище, но дно. Тем не менее «днище» здесь не столь абсурдно, как может показаться на первый взгляд. Ведь Веничка «сложа весла отдается потоку» (33.7), то есть здесь просто разворачивается помещенная выше метафора.
Что касается «тревоги», то она восходит к Достоевскому, к описанию эмоционального состояния Раскольникова: «Вся эта беспрерывная тревога и весь этот ужас душевный не могли пройти без последствий. И если он не лежал еще в настоящей горячке, то, может быть, потому, что эта внутренняя, беспрерывная тревога еще поддерживала его на ногах и в сознании, но как-то искусственно, до времени» («Преступление и наказание», ч. 5, гл. 5).
36.23 C. 88–89. Дома бы лучше сидел и уроки готовил. <…>
– От горшка два вершка… <…> Невеститься тебе уже поздно, на кладбище рано. Куда тебе ехать, милая странница?.. —
В общем контексте ситуации расщепления Венички на ряд лиц (включая женщин) и в связи с упоминанием о невесте и тревоге (см. 36.22) можно привести стихи Сологуба:
Чтоб ее [смерть] одолеть, я стремлюсь
Расширять бытие без конца.
Я – царевич с игрушкой в руках,
Я – король зачарованных стран.
Я – невеста с тревогой в глазах.
(«Надо мною жестокая твердь…», 1896)
36.24 C. 89. …милая странница?.. —
Данный образ встречается в стихах, запрещенных к печатанию в СССР. У современницы Ерофеева, поэтессы Лидии Филипповой, входившей в неформальное поэтическое объединение «Спектр» (Москва, 1963–1971), находим именно «милую странницу»: «В калитку мою постучала Беда. / – Ах, странница милая, Вам не сюда!» («Мне кажется, время мое истекает…», 1971). Есть «милая странница» и в стихах философа А. Лосева: «Странница милая! Кончен твой путь многобедственный» («Странница», 1942–1943).
Образ странницы же встречается, например, у Есенина: «Ты идешь, моя бедная странница, / Поклониться любви и кресту» («За горами, за желтыми долами…», 1916). Также есть «бедная странница» и у Цветаевой: «…я тоже / Бедная странница…» («Братья, один нам путь прямохожий…», 1916).
36.25 C. 89. Какая-то гниль во всем королевстве, и у всех мозги набекрень. —
Отсылка к Шекспиру – перифраз крылатых слов Марцелла, наблюдающего встречу Гамлета с тенью отца («Гамлет», акт 1, сц. 4). При этом лексикон фразы строится на основе двух классических переводов трагедии: «гниль» из перевода Пастернака – «Какая-то в державе Датской гниль», а «королевство» – из перевода Лозинского: «[Гамлет: ] Нет в Датском королевстве подлеца, / Который не был бы отпетым плутом» («Гамлет», акт 1, сц. 4). Ключевая фраза Марцелла в переводе Лозинского звучит так: «Подгнило что-то в Датском государстве».
Эта цитата из Шекспира постоянно обыгрывается литераторами – в стихах Эренбурга, например, читаем: «Хоть каждый знает – в королевстве Датском / По-прежнему не все благополучно» («В Копенгагене», 1965).
36.26 Я в своем уме, а они все не в своем – или наоборот: они все в своем, а я один не в своем? —
Вспомним Кэрролла – его диалог Алисы и Чеширского Кота:
«– Вон там, – сказал Кот и махнул правой лапой, – живет Болванщик. А там, – и он махнул левой, – Мартовский Заяц. Все равно, к кому ты пойдешь. Оба не в своем уме.