Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - читать онлайн книгу. Автор: Венедикт Ерофеев, Эдуард Власов cтр.№ 156

36.15 В моем сердце не было раскаяния. —

У Достоевского Раскольников в остроге испытывает те же чувства: «И хотя бы судьба послала ему раскаяние – жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут. О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы – ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении» («Преступление и наказание», эпилог).

36.16 Я шел через луговины и пажити, через заросли шиповника и коровьи стада, мне в пояс кланялись хлеба и улыбались васильки. Но, повторяю, в сердце не было раскаяния… Закатилось солнце, а я все шел. —

Луговина – небольшой луг. С определением пажити возникают чисто ерофеевские проблемы, аналогичные (не)различению антресоли, мансарды, мезонина, флигеля и чердака. Дело в том, что Даль и Ожегов считают, что пажить – это пастбище (Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля: В 4 т. СПб.; М., 1903–1909. Т. 3. С. 10; Ожегов С. Словарь русского языка. М., 1952. С. 440), а согласно четырехтомному словарю русского языка – это луг или поле (Словарь русского языка: В 4 т. М., 1957–1961. Т. 3. С. 10), то есть если принять точку зрения официального советского словаря, составленного группой (!) ученых, то Веничка опять каламбурит и идет через луговины и луга. Забавно, что до Ерофеева подобные проблемы с выяснением истинного значения существительного «пажить» имела Цветаева (Цветаева М. Стихотворения и поэмы. Л., 1990. С. 707).

Что касается фразы «мне в поле кланялись хлеба», то здесь Веничка опять переворачивает все с ног на голову, ибо по древней крестьянской традиции человек должен в знак уважения кланяться хлебу-кормильцу, а не наоборот; ср. у той же Цветаевой: «Русской ржи от меня поклон…» («Русской ржи от меня поклон…», 1925). Но так как Веничка все-таки советский человек, то есть гражданин страны, подчинившей себе природу, пиетет к нему испытывают сами хлеба.

Лексика данного пассажа активно использовалась поэтами. У Пушкина: «Меж нив златых и пажитей зеленых…» («Вновь я посетил…», 1835). У Фета: «На пажитях немых люблю в мороз трескучий / При свете солнечном я снега блеск колючий…» («На пажитях немых люблю в мороз трескучий…», 1841, 1855). У Тютчева: «Там у ручья, на луговине тайной…» («На юбилей князя Петра Андреевича Вяземского», 1861). У Некрасова: «Счастие не в пажитях, / Не в соболях, не в золоте…» («Кому на Руси жить хорошо», ч. 4, гл. 1). У Кузмина: «На зелень пажитей небесных / Смотрю сквозь льдистое стекло» («Успокоительной прохладой…», 1916).

У Бальмонта лирический герой также идет по хлебному полю, где растут и васильки:

(«Ярило», 1907)

Общая ситуация «оставления цивилизации ради природы непонятым пророком» (включая прохождение по пажитям) встречается у Белого:

(«Изгнанник», 1904)

(«Погружался я в море клевера…», 1903)

И у Брюсова:

(«По меже», 1910)

Что касается васильков, то их, помимо упомянутого выше Бальмонта, на своем пути встречает лирический герой Сологуба: «Дорога всякая легка, / Милы мне василек и клевер» («Как много снегу намело!..», 1889); у того же Сологуба есть: «Иду я влажным лугом. / Томят меня печали» («Иду я влажным лугом…», 1894).

А вот из Василия Аксенова: «Я дико бежал сквозь заросли самшита, лавра, бука и бузины, я все бежал и бежал, как дикая лошадь, как дикое стадо, и стал уже привыкать к этому дикому бегу и к кровавым полосам на коже, к свирепым южным колючкам, как вдруг я снова увидел ужас, когда сквозь куст шиповника выскочил на маленькую лужайку» («Ожог», 1975).

Также следует вспомнить популярный во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. шлягер «Васильки» (музыка П. Аедоницкого, текст Я. Халецкого; основной исполнитель – ансамбль «Орэра»), в третьем куплете которого «улыбаются васильки»:

36.17 C. 88. «Где же Петушки?» – спросил я, подойдя к чьей-то освещенной веранде. Откуда она взялась, эта веранда? Может, это совсем не веранда, а терраса… —

Терраса (или веранда), будучи неотъемлемым элементом всякой загородной дворянской усадьбы, служит местом действия многих сцен в русской драматургии. Ситуация «чаепитие на террасе / на фоне террасы» (отсюда Веничкино «может, это совсем не веранда, а терраса») встречается у Чехова («Дядя Ваня», 1896), Горького («Дети солнца», 1905) и др. В прозе Чехова герой рассказа гуляет неподалеку от дома возлюбленной: «Потом я слышал, как на террасе пили чай» («Дом с мезонином», 1896). Ситуация «сбор гостей вечером на дачной веранде» есть у Саши Черного:

(«Мухи», 1910)

Однако встречаются в поэзии и террасы. У Брюсова: «Там, вот там, на закрытой террасе / Надо мной склонялись зажженные очи…» («Туманные ночи», 1895). У Белого: «Здесь безумец живет. / Среди белых сиреней. / На террасу ведет / ряд ступеней» («Безумец» (3), 1904). У Пастернака: «Потом от сараев – к террасе бревенчатой» («После дождя», 1915, 1928).

36.18 …все, кто был на веранде, – все расхохотались и ничего не сказали. —

Дачный смех, или смех дачников, доносящийся из открытых окон террасы или с веранды, – универсальный элемент в поэтике текстов, посвященных загородной жизни. Например, у Блока: «Светлеют / Все окна дальних дач: там – самовары, / И синий дым сигар, и плоский смех…» («Над озером», 1907).