– Слушай, ты можешь дать мне его координаты? Телефон, адрес?
– Сейчас, подожди, я посмотрю, где это может быть записано.
Она ушла, а я снова переключила внимание на Соловьеву.
– Я участвовала в многочисленных выставках: областных, республиканских и зарубежных, – продолжала вещать она. – Одну из них, выставку в Тарасовском художественном музее имени Радищева в 2000 году, я считаю ключевой, потому что это была наша совместная выставка с московским художником Адольфом Демко. А девять лет спустя сбылась моя давняя мечта – мои работы были выставлены в Музее-усадьбе Борисова-Мусатова. Самым большим счастьем я сегодня считаю годы работы в Доме творчества в Москве и встречи с художниками из других городов России.
– Вот, держи. – Наташка вернулась и протянула мне лист бумаги. – Здесь его домашний телефон, адрес и адрес мастерской.
– Как войти с ним в контакт? Какой предлог придумать?
– Закажи ему свой портрет.
– Наташ, меня вот что еще интересует. Я в живописи разбираюсь, мягко выражаясь, не очень. А точнее сказать, очень не. Но все же. Вот как ночной лес может быть серо-буро-малиновым?
– Танюша, чтобы не очень грузить тебя, скажу, что Ирина Петровна показала свое видение природы и свое отношение к ней.
– Ага, поняла. Теперь, если увижу на картине сине-фиолетовую Сахару, значит, у меня не глюк, это пейзажист видит ее такой. Ладно, Наташ, спасибо. Пока.
Я вышла на улицу. Надо бы зайти к подруге Алены Сосновской. Может, сейчас мне кто-нибудь откроет. Я снова оказалась у дома Николая Петровича. У дверей квартиры 127 я услышала громкий женский голос:
– Опять, скотина, нажрался! Опять, сволочь, на бровях приполз!
– Што т-ты, Настенька, што ты, – заплетающимся языком проговорил испуганный мужской голос, – м-мы только с друзьями по чуть-чуть.
– Какой по чуть-чуть, ты на ногах не стоишь! Чтоб тебя чума забрала!
– О-ох, Н-астенька. Чумы, Настенька, уже нет. Не-т. Ее уже давно по-повывели.
– Хоть бы кто-нибудь тебя повывел, алкаш чертов!
– На-астюша, солнышко, не рас-страивайся ты так. Щас я тихо…нько так лягу в постель…ку, сделаю баиньки, а-а утреч-ком буду как… этот… огу…рчик. Свеженький! Хи-хи!
– Иди уже, пьянь подзаборная.
Что-то во всей этой перебранке показалось мне ненастоящим. Но я не затем сюда пришла, чтобы разбираться в чужих семейных делах. Скандал утих, можно позвонить в дверь. Мне открыла полная женщина. На вид ей было лет тридцать с небольшим.
– Добрый вечер, – поздоровалась я. – Я Татьяна Иванова, частный детектив. Расследую убийство Николая Петровича Сосновского. Можно с вами поговорить?
– Но я ничего не знаю, – растерялась она.
– Вас Настей зовут?
– Да, верно.
– Настя, вы ведь были подругой Алены, дочери Николая Петровича?
– Была.
– Вот о ней я и хочу поговорить.
– Проходите, – пригласила она и пошла вперед.
Беседовали мы в гостиной, маленькой и очень уютной. Я сразу перешла к делу:
– Скажите, как давно вы знали Алену?
– Да с тех пор, как живем в этом доме. Но вы ведь знаете, что Алена погибла в автокатастрофе?
– Да, это мне известно. Я сейчас о другом хочу поговорить. Что вы знаете об отношениях Алены с ее преподавателем Игорем Александровичем Воложским?
– У них все прямо как в любовных романах было, – усмехнулась Настя. – Аленка тогда вся светилась от счастья, говорила, что любит его безумно. «Раньше, – говорит, – я не верила в отношения с первого взгляда, а зря. У нас с Игорем все именно так и случилось». Они планировали пожениться. Я ей говорила: «Аленка, но ведь он намного старше тебя!» А она мне: «И совсем он не старый, ему всего 31».
– А сколько тогда было Алене?
– Ей только исполнилось пятнадцать, но выглядела она гораздо старше, как взрослая девушка. Еще она говорила, что постоянно думает о своем Игоре, хочет быть с ним все время рядом, теперь даже не представляет свою жизнь без него.
– А как Аленины родители отнеслись к этому?
– Ой, вы не представляете, какой был скандал, когда им стало известно! Тетя Полина, думаю, все-таки с пониманием отнеслась к Аленкиному чувству, а вот дядя Коля… В общем, они все втроем куда-то срочно уехали. Это было почти в конце учебного года, но занятия еще не закончились. Потом вернулись. Аленка очень изменилась, я имею в виду ее поведение. Я ее спрашиваю, что случилось, где ты была все это время, а она молчит, ничего не объясняет. Только смотрит на меня как-то странно.
– Настя, Алена рассказывала вам об интимных подробностях своего романа?
– Да. Мне даже завидно было. Я моложе ее на два года, у меня такого опыта еще не было.
– И после ее возвращения вы об этом никогда не говорили?
– Нет, что вы. Мы и дружить-то почти перестали. И потом, я с родителями совсем скоро переехала в другой дом, далеко отсюда, а здесь стала жить моя бабушка. Я окончила среднюю школу, поступила в экономический, потом вышла замуж и пошла жить к родителям мужа. Только недавно мы вернулись сюда. По семейным обстоятельствам.
– Ладно, Настя. Спасибо вам. До свидания.
– Я вас провожу.
Уже когда мы с Настей были в прихожей, дверь из смежной комнаты открылась, и в ней показался тщедушный мужчина.
– Настюша, – позвал он, но, увидев меня, замолчал.
Спускаясь по лестнице, я вдруг поняла, что же показалось мне таким необычным во всей этой ситуации с пьяной перебранкой. Муж Насти вовсе не был пьян, в квартире не ощущался запах алкоголя. Это у них, наверное, такая ролевая игра! Одни пары играют в доктора и больного, другие – в секретаршу и босса, а кто-то развлекается вот таким образом. Что ж, в каждой избушке свои игрушки.
Дома я приняла душ, поужинала и легла спать.
Глава 4
Утром я проснулась, привела себя в порядок, позавтракала и занялась планом на сегодняшний день. Сегодня я познакомлюсь с Игорем Воложским. Тех сведений, которые я получила о нем вчера от завуча художественного училища, от Насти и от Наташи, еще недостаточно, чтобы утверждать, что это он убил Сосновского. Однако уже можно более или менее точно составить представление о его личности. Воложский не работает в училище уже около двадцати лет. Ушел, как сказала завуч. Сам ушел или его «ушли»? Если его увольнение связано с их с Аленой романом, то события развивались предположительно следующим образом. Сосновский узнает о связи несовершеннолетней дочери с преподавателем, который старше ее почти на пятнадцать лет. Николай Петрович мог шантажировать Воложского, вынуждая его уйти из училища, и грозить, что в противном случае предаст все огласке. Хотя не в интересах Сосновского было выносить сор из избы, ведь дело касалось репутации его собственной дочери.