– Это оружие, – сказал он мне, – должно просто-напросто облегчить твою работу. И гнаться за красотой ни к чему.
Рукоять меча сработали из ясеня, она состояла из двух половинок – по одной с каждой стороны, – и с годами я так отполировал обе половинки, что они сделались гладкими. A это очень опасно. В битве такая изношенная рукоять может выскользнуть из руки, особенно если на нее попадет кровь. Поэтому я велел кузнецу приклепать новую рукоять, такую, чтобы можно было надежно зажать ее в ладони, и приказал врезать в эфес серебряный крест, который дала мне Хильда.
– Я это сделаю, мой господин, – почтительно поклонился оружейник.
– Причем закончишь все сегодня же.
– Я попытаюсь, мой господин, – слабым голосом произнес он.
– Уверен, что это у тебя получится, – заявил я. – И работа будет выполнена отлично.
Я обнажил Вздох Змея – его клинок блестел в полумраке мастерской – и поднес к кузнечной печи. В красном свете огня я разглядел узор. Клинок изготовили из трех прямых и четырех скрученных железных прутьев, спаянных вместе. Его нагревали и били по нему молотом, затем снова нагревали и били, и так до тех пор, пока семь железных прутьев не стали единым целым, одной жесткой полосой сияющего металла; однако изгибы четырех скрученных прутьев оставили на клинке призрачный узор. Именно поэтому меч и получил свое имя: узор напоминал завитки, какие образуются при дыхании дракона.
– Какой прекрасный клинок, мой господин, – заметил оружейник.
– Этот клинок убил Уббу в битве на морском берегу, – ответил я, гладя металл.
– Понятно, мой господин, – отозвался насмерть перепуганный мастер.
– Поторопись! Ты должен закончить работу сегодня, – напомнил я и положил меч на скамью, испещренную шрамами, что оставил огонь.
Затем опустил на рукоять крест Хильды и добавил серебряную монету. Увы, от прежнего богатства ничего не осталось, но я не был беден и к тому же был уверен: с помощью Вздоха Змея и Осиного Жала я снова разбогатею.
Стояла золотая осень. И построенная из свежей древесины церковь Альфреда тоже сияла в лучах яркого солнца, словно была сделана из золота.
Мы с Рагнаром в ожидании короля сидели во дворе на куче свежескошенной травы. Заметив, что монах несет в королевский скрипторий груду пергаментов, Рагнар сказал:
– Здесь все записывают. Буквально все! Ты умеешь читать?
– Умею, и читать, и писать.
На Рагнара это произвело впечатление, и он заинтересовался:
– A сколько раз в жизни тебе это пригодилось?
– Ни разу, – честно признался я.
– Тогда зачем монахи постоянно что-то пишут? – задумчиво спросил мой друг.
– Просто вся их религия записана, – пояснил я. – A на-ша – нет.
– Записанная религия? Это как? – не понял Рагнар.
– Ну, у христиан есть специальная книга, в которой записана вся их религия.
– A зачем это нужно?
– Не знаю. Просто христиане записывают ее, и все. Ну и еще, конечно, они записывают законы. Альфред любит составлять новые законы, и их надлежит обязательно заносить в книги.
– Если люди не могут запомнить законы, – заметил Рагнар, – значит законов этих слишком много.
Наш разговор прервали крики детей, вернее, обиженный вопль маленького мальчика и издевательский смех девочки. Биение сердца спустя эта девочка выбежала из-за угла. На вид ей было лет девять-десять, ее золотистые волосы сверкали ярко, как солнце. Она держала в руках вырезанную из дерева лошадку, явно принадлежавшую малышу, который за ней следовал. Размахивая деревянной лошадкой, словно трофеем, девчушка побежала по траве. Она была длинноногой, худенькой и радостно смеялась, в то время как у крепыша, бывшего года на три-четыре младше ее, вид был совершенно несчастный. Где уж ему догнать девочку – та была слишком быстроногой. Но вот она увидела меня и, изумленно распахнув глаза, остановилась рядом с нами. Мальчик догнал свою обидчицу, но мы с Рагнаром нагнали на него такой благоговейный страх, что малыш даже не попытался отнять обратно свою деревянную лошадку.
Из-за угла появилась краснолицая задыхающаяся нянька.
– Эдуард! Этельфлэд! – звала она.
– Это ты! – сказала девчушка, восхищенно уставившись на меня.
– Это я, – подтвердил я и встал, потому что Этельфлэд была дочерью короля, а Эдуард – этелингом, наследным принцем, который, скорее всего, будет править Уэссексом после смерти своего отца Альфреда.
– Где ты был? – спросила Этельфлэд так, будто мы не виделись всего пару недель.
– Я был в стране великанов, – ответил я, – в местах, где огонь течет, как вода, горы сделаны изо льда, а сестры никогда-никогда не обижают младших братьев.
– Неужели никогда? – спросила она, ухмыляясь.
– Отдай мою лошадку! – потребовал Эдуард и попытался выхватить ее, но Этельфлэд держала игрушку так, чтобы он не смог до нее дотянуться.
– Никогда не прибегай к силе, дабы отнять у женщины то, что можно заполучить с помощью коварства, – сказал Рагнар Эдуарду.
– Какого еще коварства? – насупил брови малыш. Очевидно, слово это было ему незнакомо.
Рагнар хмуро посмотрел на Этельфлэд:
– Наверное, лошадка хочет кушать?
– Не-а. Она деревянная.
Девочка понимала, что затевается игра с целью выманить у нее игрушку, и твердо вознамерилась выйти из нее победительницей.
– A если я пущу в ход волшебство и заставлю ее есть траву? – предложил Рагнар.
– У тебя ничего не выйдет.
– Откуда ты знаешь? Я бывал в местах, где деревянные лошадки каждое утро отправляются пастись, и каждую ночь трава там вырастает до небес, и каждый день деревянные лошадки снова съедают ее подчистую.
– Такого не бывает, – ухмыляясь, заявила Этельфлэд.
– Еще как бывает. Вот если я сейчас произнесу заклинание, твоя лошадка станет есть траву, – сказал Рагнар.
– Это моя лошадка! – настаивал Эдуард.
– Заклинание? – Теперь Этельфлэд заинтересовалась.
– Но только ты должна поставить лошадку на траву, – велел Рагнар.
Девочка вопросительно посмотрела на меня, но я лишь пожал плечами, поэтому она снова взглянула на Рагнара, который был сама серьезность. Малышке очень хотелось увидеть волшебство, и она осторожно поставила деревянную лошадку на сено, поинтересовавшись:
– A что дальше?
– Теперь ты должна закрыть глаза, трижды очень быстро повернуться, а потом очень громко крикнуть: «Хавакар!» – сказал Рагнар.
– Хавакар?
– Осторожней! – изобразив испуг, предупредил он. – Волшебные слова нельзя произносить когда попало.