– Вперед! – взвыл Зигфрид и пробился в первый ряд.
Он направился прямо ко мне. Глядя на меня, он кричал, но я не помню, что именно.
Атака людей Зигфрида утратила свою стремительность. Вместо того чтобы приблизиться к нам бегом, они двигались шагом. Я помню, как выбросил свой щит навстречу щиту Зигфрида, как они со стуком сшиблись, помню, каким ошеломляющим оказался натиск Зигфрида. Но должно быть, он почувствовал то же самое, потому что ни один из нас не потерял равновесия. Он ткнул в меня мечом, я услышал громовой удар клинка по своему щиту и ответил тем же.
Потом я вложил Вздох Змея в ножны. То был прекрасный меч, но от длинного клинка нет толка, когда «стены щитов» сближаются, как любовники. Я вытащил Осиное Жало, свой короткий меч, и, нащупав его клинком брешь между вражескими щитами, ткнул вперед. Меч не попал в цель.
Зигфрид навалился на меня. Наша «стена щитов» подалась вперед в ответ на натиск врага. Линия щитов сшиблась с другой линией, а за щитами с обеих сторон люди давили и ругались, издавали надсадные звуки и пихали. К моей голове устремился топор, им замахнулся человек, стоявший позади Зигфрида, но Клапа за моей спиной поднял щит и парировал удар, который был так могуч, что щит Клапы ударил меня по шлему.
На мгновение я ослеп, потом потряс головой, и муть перед глазами рассеялась. Еще один топор вцепился в верх моего щита, и противник попытался оттянуть его верхнюю кромку, но я так крепко прижимал свой щит к щиту Зигфрида, что у человека с топором ничего не вышло.
Зигфрид проклинал меня, плевал мне в лицо, а я называл его сыном шлюхи, которую поимел козел, и тыкал в него Осиным Жалом. Клинок наконец нащупал что-то плотное позади вражеской «стены», я вонзил его, крепко ткнул им вперед и снова вонзил, но до сего дня не знаю, какую рану и кому нанес.
Поэты повествуют о таких битвах, но ни один известный мне поэт никогда не стоял в первом ряду «стены щитов». Они гордятся мощью воина и подсчитывают, сколько человек этот воин убил. «Ярко блестел его клинок, – поют они, – и великое множество пало от его копья…»
Но так никогда не бывает. Клинки не блестят, они застревают. Люди ругаются, толкают и потеют. Немного людей погибает, как только щиты соприкасаются и начинают давить друг на друга, потому что тогда нет места, чтобы сделать замах мечом. Настоящее убийство начинается, когда «стена щитов» ломается, но наша «стена» сдержала первую атаку.
Я мало что видел из-под надвинутого на глаза шлема, но помню открытый рот Зигфрида, полный гнилых зубов и желтой слюны. Он ругал меня, а я ругал его, и мой щит содрогался от ударов, и кричали люди. Кто-то пронзительно вопил.
Потом я услышал еще один вопль, и Зигфрид внезапно шагнул назад. Вся его шеренга двинулась прочь, и на мгновение я подумал, что они пытаются выманить нас из-под арки ворот. Но я остался стоять на месте. Я не осмеливался вывести свою маленькую «стену щитов» из-под арки, потому что здесь огромные каменные стены защищали нас с боков.
Потом раздался еще один вопль, и я наконец увидел, почему люди Зигфрида дрогнули. С укреплений падали большие каменные блоки. На Пирлига, очевидно, никто не напал, и его люди сталкивали куски кладки вниз, на врага. Человека, стоявшего позади Зигфрида, ударило по голове, и Зигфрид споткнулся о него.
– Оставайтесь где стоите! – закричал я своим людям.
Они боролись с искушением броситься вперед, воспользовавшись тем, что ряды врага пришли в беспорядок, но поступить так – значило покинуть прикрытие арки ворот.
– Стойте на месте! – сердито взревел я, и они остались.
Зато Зигфрид отступал. У него был сердитый и озадаченный вид. Он считал, что одержит легкую победу, а вместо этого потерял людей, в то время как мы остались невредимыми.
Лицо Сердика было залито кровью, но, когда я спросил, тяжело ли он ранен, он покачал головой. Потом я услышал позади шум голосов, и мои люди, тесно сгрудившиеся под аркой, качнулись вперед: враг ударил с улицы.
Но сзади был Стеапа, и я даже не потрудился обернуться, чтобы посмотреть на бой, потому что знал – Стеапа сдержит врага. Сверху тоже доносился стук клинков, и я знал – теперь и Пирлиг сражается не на жизнь, а на смерть.
Зигфрид увидел, что люди Пирлига дерутся, и решил, что больше на него не будут скидывать куски стен. Поэтому он крикнул своим людям, чтобы те приготовились.
– Убейте ублюдков! – взревел он. – Убейте их! Но вон того здоровяка возьмите живьем. Он мне нужен.
Он показал на меня мечом, и я вспомнил, как называется его меч – Внушающий Страх.
– Ты – мой! – прокричал он. – И я все еще хочу распять человека! И ты как раз тот самый человек!
Он засмеялся, вложил Внушающего Страх в ножны и взял у одного из своих людей топор с длинной рукояткой.
Злобно ухмыльнувшись, он прикрылся щитом, украшенным вороном, и крикнул, веля своим воинам идти в атаку.
– Убейте их всех! Всех, кроме большого ублюдка! Убейте их!
Но на сей раз, вместо того чтобы приблизиться вплотную и попытаться вытолкнуть нас из-под арки ворот, как пробку из горлышка бутылки, он заставил своих людей помедлить на расстоянии длины меча и попытаться оттянуть наши щиты вниз военными топорами на длинных рукоятках.
Поэтому бой стал отчаянным.
Топор – ужасное оружие в бою между двумя «стенами щитов». Если он не цепляет щит и не оттягивает его вниз, он все равно может разбить его в щепы. Я чувствовал, как удары Зигфрида сокрушают мой щит, видел, как в бреши в липовом дереве появилось лезвие топора, и все, что я мог сделать, – это держаться. Я не осмеливался шагнуть вперед, потому что это сломало бы нашу «стену щитов», а если бы вся «стена» сделала шаг вперед, люди на флангах остались бы без защиты и погибли.
Кто-то тыкал копьем у моих лодыжек. На мой щит обрушился второй топор. По всему нашему короткому строю наносились удары, ломались щиты, маячила смерть. У меня не было топора, которым я мог бы размахивать, потому что я никогда не носил топор, хоть и понимал, насколько это смертоносное оружие. Я продолжал держать Осиное Жало, надеясь, что Зигфрид приблизится настолько, что я смогу ткнуть клинком мимо его щита и попасть прямо в его большое брюхо, но Зигфрид оставался на расстоянии рукояти топора. А мой щит был сломан, и я знал – вскоре враг превратит мое предплечье в бесполезное месиво крови и разбитой кости.
Я все-таки рискнул шагнуть вперед. И сделал это так внезапно, что в следующий раз Зигфрид замахнулся напрасно, хотя рукоять его топора оставила синяк на моем левом плече. Ему пришлось опустить щит, чтобы взмахнуть топором, и я наискось рубанул Осиным Жалом; клинок ударил его в правое плечо, но дорогая кольчуга выдержала.
Зигфрид отшатнулся, а я полоснул его по лицу, но он ударил щитом в мой щит, заставив меня отступить, и мгновением позже его топор снова вонзился в мой щит. Зигфрид скорчил гримасу – сплошные гнилые зубы, сердитые глаза и густая борода.