– Карты «Гугл», командир.
Стоун покачала головой и разъединилась. Иногда Стейси выводила ее из себя.
– И куда же мы все-таки идем? – поинтересовался Брайант.
– Поговорить с нашим первым свидетелем.
– Здесь? – уточнил сержант, когда Ким открыла калитку, доходившую ей до груди. Передний двор был весь покрыт устрашающего вида серыми каменными плитами. Дорожка начиналась прямо у калитки и шла под уклон до самой входной двери.
Полицейские постучали дважды. Дверь открыл высокий мужчина с абсолютно белой копной волос на голове.
– Уильям Пейн? – обратилась к нему Стоун.
Мужчина кивнул.
– Мы можем войти? – спросил Брайант, демонстрируя свой полицейский значок.
Хозяин дома нахмурился и не сделал никакой попытки отойти в сторону.
– Я ничего не понимаю. Вчера у нас уже был полицейский, и он записал все подробности.
Прежде чем заговорить, Ким посмотрела на Брайанта.
– Мистер Пейн, мы пришли в связи с расследованием, которое ведется в отношении Крествуда. И я сюда никого не посылала.
На лице мужчины появилось понимание.
– Ну конечно, прошу вас, заходите.
Он отошел в сторону, и Стоун окинула его оценивающим взглядом. Из-за цвета волос он казался старше, чем был на самом деле. Создавалось впечатление, что в этом человеке идут два независимых друг от друга процесса старения. По его лицу можно было решить, что ему где-то между сорока и сорока пятью.
– Только прошу вас, потише. У меня дочь спит, – попросил Уильям.
У него был приятный низкий голос, в котором начисто отсутствовал акцент жителя этих мест.
– Проходите, – прошептал он.
Затем хозяин провел полицейских в помещение, которое занимало весь этаж дома. В первой половине этого помещения располагалась гостиная, а за ней был виден обеденный стол со стульями, который стоял возле большого окна, выходившего из патио во внутренний дворик.
Идеально выложенная каменными плитами, его поверхность не оставляла никакого места для травы или кустов. Внезапно Ким услышала шум за спиной. Это были какие-то ритмичные глухие звуки, и оказалось, что они шли от прибора, который выглядел как аппарат искусственной вентиляции легких. К аппарату была подсоединена девочка, которой Стоун дала бы на вид лет пятнадцать. Ее кресло на колесиках было хитроумным изобретением, к которому была присоединена еще и капельница.
К левому подлокотнику кресла была привязана красная кнопка экстренного вызова, напрямую связанная со службой «Скорой помощи», какие обычно использовали обездвиженные пациенты. Инспектор поняла, что если бы кнопка висела у девочки на шее, то от нее было бы мало толку, поэтому ее и поместили менее чем в дюйме от ее левой руки.
Фланелевая пижама больной была украшена изображениями Бетти Буп
[39], но они не могли скрыть атрофию тела, которое прикрывала одежда.
– Это моя дочь Люси, – сказал Уильям Пейн из-за спины Ким, затем наклонился вперед и с нежностью убрал за ухо девочки выбившуюся прядь волос. – Прошу вас, присаживайтесь, – сказал он, провожая нежданных гостей к невысокому столику. Фоном звучала негромкая музыка Джереми Кайла. – Могу я предложить вам по чашечке кофе?
Оба детектива согласно кивнули, и Пейн вышел на кухню, которая по размерам больше напоминала коробку и находилась рядом с гостиной.
Прежде чем принести кофе, хозяин дома поставил на стол три металлические подставки, на которых затем поместились три фарфоровые кружки. Запах кофе был просто восхитителен, и Ким мгновенно отпила глоточек.
– «Колумбийское золото»? – спросила она.
– Это мой единственный недостаток, инспектор, – улыбнулся мужчина. – Я не пью и не курю. У меня нет спортивной машины, и я не охочусь за женщинами. А вот без хорошего кофе я не могу жить.
Стоун кивнула и сделала еще один глоток. Брайант же выпил свою порцию с таким видом, как будто его напоили растворимым «Теско»
[40].
– Мистер Пейн, не могли бы вы… – начал он и остановился, почувствовав, как Ким толкнула его в ногу. Этот допрос она проведет сама.
– А можем мы узнать, чем больна Люси? – спросила инспектор.
– Ну конечно, – улыбнулся Уильям. – Я всегда рад поговорить о своей малышке. Ей пятнадцать лет, и она родилась с мышечной дистрофией
[41]. – Он не отрываясь смотрел на свою дочь, и это дало Ким возможность открыто понаблюдать за ним. – Мы рано поняли, что с нею что-то не так. Она поздно начала ходить и так и не перестала передвигаться неуклюжими шажками.
– А мать Люси здесь? – спросила Стоун, оглядываясь.
Уильям перевел на нее взгляд; на его лице было написано искреннее удивление.
– Простите. Иногда я совсем забываю, что у Люси была мать. Просто мы слишком долго живем с ней вдвоем.
– Я понимаю, – сказала Ким, подаваясь вперед; его голос понизился до еле слышного шепота.
– Мать Люси – совсем не плохой человек, но у нее были свои ожидания, в которых не было места неизлечимо больному ребенку, – объяснил Пейн. – Вы только постарайтесь меня понять. Я уверен, что абсолютно любой родитель мечтает об идеальном ребенке. И эти мечты не включают в себя круглосуточный уход за человеком, который никогда не сможет сам себя обслуживать… Прошу прощения.
Он взял салфетку и вытер слюну, катящуюся по подбородку дочери.
– Еще раз простите. В любом случае, Элисон честно боролась в самом начале, особенно когда еще оставались какие-то проявления нормальности, на которые можно было опереться. Но болезнь продолжала прогрессировать, и у нее просто закончились силы. К тому моменту, как жена уехала, она уже просто не могла видеть Люси и месяцами к ней не приближалась. Так что мы оба решили, что ей лучше пожить без нас. Это произошло тринадцать лет назад, и с тех пор мы о ней ничего не слышали и не видели ее.
Несмотря на то, что все это было произнесено равнодушным голосом, Ким почувствовала скрытую боль сидящего перед нею мужчины. Хотя он и относился к матери Люси с более заметным пониманием, чем отнеслась бы к ней сама Стоун.
– Именно поэтому вы согласились на ночную работу в Крествуде?
– До этого я занимался ландшафтным дизайном, – кивнул Пейн. – Но работать и ухаживать за Люси оказалось мне не по силам. А ночная смена в Крествуде означала, что весь день я смогу проводить с дочкой. Иногда соседка приходила и сидела с нею по ночам.