– Нора? Нора, ты меня слышишь? Черт, прервалось, что ль…
– Я слышу, – оглушенно говорю я. – Я просто… господи…
– Извини, что вот так ошарашила, но лучше, чтобы ты узнала от меня, чем от сестер или полиции. Ее сейчас везут в ту же больницу.
– Кошмар какой… Она выживет?
– По идее, должна. Я нашла ее в ванной тут, в гостинице. Она все эти дни была не в себе, я не понимала, что все настолько… Я…
Голос у нее потрясенный, и я впервые задумываюсь о том, под каким давлением должны были находиться остальные – Нина, Фло и Том, – пока мы с Клэр валялись в больнице. Наверняка их допрашивали круглые сутки.
– Еще повезло, что я вернулась не так поздно, как предполагала, – говорила Нина. – Я должна была заметить, должна была раньше понять!
– Ты не виновата.
– Нора, я врач или покурить вышла? Да, душевное здоровье не мой профиль, но основы-то надо помнить, нас же учили! Черт! Я должна была это предвидеть!
– Она выживет?
– Не знаю. Она выпила горсть снотворного, валиум, целую упаковку парацетамола и запила все это дело вискарем! Больше всего меня в этом наборе волнует парацетамол – та еще дрянь, когда с алкоголем и в таких количествах. Можешь очнуться в больнице прямо-таки огурцом, а через двое суток у тебя откажет печень – как раз когда ты решишь, что погорячилась и жизнь вообще неплохая штука.
– Господи, бедная Фло… Записку не оставила?
– Оставила. «Больше не могу».
– Ты думаешь… – У меня язык не поворачивается задать этот вопрос.
– Что у нее совесть нечиста? – Я почти слышу, как Нина пожимает плечами. – Не знаю. В любом случае ружье было в руках у нее. Наверняка Робертс с Ламарр по ней основательно проехались.
– А где она таблетки раздобыла?
– Ей прописали диазепам и снотворное. Она… да все мы пережили сильный стресс, Нора!
Я закрываю глаза. Мне тут хорошо в своем уютном коконе неведения, а Фло все эти дни сходила с ума.
– Так хотела сделать для Клэр идеальный девичник… – медленно говорю я.
– Знаю. Поверь, она только об этом и говорила. Круглые сутки ревела и обвиняла себя во всем, что случилось.
– А что случилось, Нина? Ты можешь мне объяснить? – Я замечаю, что до боли в пальцах вцепилась в белую пластиковую трубку. – Ламарр уверена, что это предумышленное убийство. Мне задают странные вопросы о моем телефоне. Допрашивают по всей форме, с диктофоном, зачитыванием прав и всем прочим. Я подозреваемая.
– Мы все подозреваемые, – устало отвечает Нина. – Мы находились в доме, где был застрелен человек. Так что подозревают не только тебя. И как меня это задолбало, кто бы только знал… Я очень скучаю по Джесс, уже и соображать не могу. На хрена мы с тобой вообще на это подписались?
Голос у нее совершенно вымотанный. У меня перед глазами встает картина: Нина и Том одиноко сидят каждый в своем гостиничном номере и ждут, ждут – допросов, ответов, вестей о Фло и Клэр. Ее попросили не уезжать из Нортумберленда. Она здесь тоже застряла, как и я. Мы все в ловушке случив-шегося.
– Слушай, давай закругляться, – говорит Нина. – Я тут завела копеечный мобильник с тарифом по предоплате – боюсь, что вот-вот деньги на нем кончатся. Сейчас только еще раз наберу пост, оставлю им свой номер, чтобы вызвали меня, когда тебя надо будет забирать.
– Хорошо. – Я кашляю, надеясь спрятать слезы в голосе. – Ты береги себя, ладно? И не переживай по поводу Фло. Все будет хорошо.
– Сомневаюсь. Видала я случаи передозировки парацетамола, так что осознаю перспективы. Но спасибо, что пытаешься меня утешить. И, Нора…
Она замолкает.
– Что?
– Нет, ничего, глупо этим тебя долбить, про-ехали.
– Да говори уже.
– Ну, короче… постарайся вспомнить, что с вами было в лесу. На этом много завязано. – И она добавила с нервным смешком: – Никакого давления.
Я тоже усмехнулась.
– Ага. Пока, Нина.
– Пока.
Она вешает трубку. Я тру лицо. «Никакого давления». Хорошая шутка. Мы с ней обе знаем, под каким мы тут все давлением.
Я должна вспомнить. Должна вспомнить.
И, закрыв глаза, я пытаюсь изо всех сил.
Я просыпаюсь оттого, что кто-то трясет меня за плечо.
– Нора…
Я моргаю и пытаюсь сообразить, где я и что от меня хотят.
Надо мной стоит Ламарр.
– Который час? – спрашиваю я заплетающимся языком.
– Почти двенадцать, – сухо отвечает она.
На ее лице ни намека на улыбку. Она вообще выглядит сегодня весьма угрожающе. За спиной у нее возвышается констебль Робертс и неподвижно смотрит на меня. Словно он родился таким – с кислой миной и карандашом в руке. Невозможно представить его качающим ребенка или целующим лю-бимую.
– Мы хотим задать вам еще несколько вопросов, – сообщает Ламарр. – Вам дать минуту?
– Нет-нет, я готова.
Я трясу головой, стараясь проснуться. Ламарр внимательно наблюдает. Потом включает диктофон, снова зачитывает мои права… и протягивает мне лист бумаги.
– Нора, я попрошу вас прочесть это вслух. Это электронные письма и сообщения, отправленные с вашего телефона и телефона Джеймса в последние несколько дней.
Я сажусь повыше, протираю сонные глаза, пытаюсь сфокусировать взгляд на мелком шрифте. Длинный список сообщений, над каждым номер и имя отправителя, дата, время и еще какой-то набор цифр – вероятно, координаты GPS.
Первое сообщение отправлено с моего номера в пятницу в 16.52.
ЛЕОНОРА ШОУ: Джеймс, это я, Лео. Лео Шоу.
ДЖЕЙМС КУПЕР: Лео?? Господи, это правда ты?!
ЛЕОНОРА ШОУ: Да. Мне надо тебя увидеть. Я на девичнике у Клэр. Ты можешь приехать? Это очень важно.
ДЖЕЙМС КУПЕР: Ты серьезно?
ДЖЕЙМС КУПЕР: Клэр тебе сказала?
ЛЕОНОРА ШОУ: Да. Пожалуйста, приезжай. Не могу объяснить по телефону, но мне очень нужно с тобой поговорить.
ДЖЕЙМС КУПЕР: Это правда срочно? До возвращения в Лондон не подождет?
ЛЕОНОРА ШОУ: Пожалуйста. Я никогда тебя ни о чем не просила. И ты у меня в долгу. Завтра? В воскресенье уже поздно.
Ответ от Джеймса пришел только в 23.44.
ДЖЕЙМС КУПЕР: У меня завтра два спектакля – с утра и вечером, закончу не раньше одиннад-цати. Ехать на машине больше пяти часов, то есть я буду среди ночи. Тебе это правда очень нужно?
Суббота, 7.21.
Суббота, 14.32.