Дом аптекаря - читать онлайн книгу. Автор: Эдриан Мэтьюс cтр.№ 88

Отец снова что-то заподозрил. Прошлой ночью, вероятно, услышав мои шаги, он поднялся и хотел войти, но я запер дверь. А вчера они с Гроотом упились до одурения, и мы вчистую разругались.

Я вышел подышать вечерним воздухом и даже не заметил, когда рядом остановилась коляска, в которой сидел тот итальянец, Паралис. Он предложил отправиться к нему на постоялый двор, и я с охотой откликнулся. Любопытно все ж узнать, что привело столь необыкновенную личность к скудным нашим берегам.

Вино, Корнелис, развязывает языки, и на постоялом дворе я открыл Джакомо (мы уже называем друг друга по именам) сердце. Да простит меня Господь. Он узнал то, что знали прежде только вы. Не называя имени, я рассказал ему, что томлюсь от страсти к молодой и прекрасной женщине, положение которой столь высоко, что только успех на поприще живописи может помочь мне завоевать ее руку. «О! — воскликнул он. — Если она столь же хороша, как дочь господина Хоупа, то я согласен с вами — это настоящая красавица!» «Почему, — спросил я настороженно, — вы подумали об Эстер Хоуп?» «Она напоминает рафаэлевского ангела, — ответил Паралис, — или статую Праксителя. Чтобы описать такую женщину, не хватит никаких слов. Только гений способен выразить ее очарование». И тут уж я не вытерпел. «Что ж, сударь, это она! По ней я сгораю, и пусть об этом знают все. Любовь моя тщетна, пока я сам не стану знаменит. Не знаю, зачем открываюсь вам, другу Хоупов, но я на пороге отчаяния, и положение мое столь безнадежно, что осторожность более ни к чему». Джакомо внимательно меня выслушал, а потом расхохотался так, что привлек внимание всех гуляк. Там сидели музыканты, и он позаимствовал у одного из них скрипку, вскочил на стол и заиграл какую-то дикую неаполитанскую мелодию, причем с таким жаром, что вскоре все, включая и меня, пустились в пляс. Признаюсь, друг мой, я уже не знаю, что и думать об этом весельчаке, который, похоже, одинаково легок в общении и с принцами, и с нищими.

1 февраля 1759 года.

Дорогой друг!

Только что получил ваше письмо и отвечаю в большой спешке. Аптека закрыта, потому что отец мой с плотниками сооружают новый прилавок, а я, как проклятый, сжимаю жизнь в бесценные часы, дарованные мне природой.

Сегодня утром мать позировала в спальне, пока я трудился в соседней комнате. Все вышло ровно так, как я и ожидал. Освещение было хорошее, линзы Долланда обеспечили чудесную четкость линий, и мать моя — спокойная душа, но рисовать ее — труд дьявольски тяжелый, поскольку мы, смертные, сотворены из плоти, дышащей и не знающей покоя до тех пор, пока Господь не облегчит нам тяготы земные, опустив последний занавес. К стыду своему признаюсь, что укорил мать, потом себя, а после попросил у ней прощения. Сцена получилась недостойная мужчины.

Ох, стыдно!

* * *

Покатавшись по Сингелграхту, мы с Джакомо отправились в «Мусико», низкопробное заведение на Виллемстраате, которое содержит Гюйс ван Миракелен и где, если попросишь (и заплатишь), можно получить молодую даму. И столь откровенно ведется там торговля, столь мало делается для прикрытия позорного занятия, что на двери комнаты каждой девушки для удобства посетителей висит сделанный маслом ее портретик. Выполнены эти картины грубо, но мы развлекались тем, что сравнивали реальное с желаемым. Там же Джакомо признался, что накануне вечером ходил с Эстер на концерт. В карете он попросил разрешения поцеловать ее руку. «Почему же только руку?» — ответила Эстер и позволила поцеловать себя в губы. Признаюсь, я побледнел, услышав сей поразительный рассказ, но Джакомо, зная о моей страсти к девушке, заверил, что поцелуй был платонический.

Кстати, я вспомнил, что господин Хоуп описывал итальянца как оккультиста, наделенного особым даром предсказывать судьбу. Набравшись смелости, я попросил объяснений и получил их. По словам Джакомо, в Венеции он был посвящен в тайные науки оккультизма и алхимии. Он также знает секрет, называемый Ключом Соломона, который некий монах передал ему на горе, где он находился с испанским войском. Джакомо признался, что пользовался им пару раз, мистифицируя невинных простаков. Как-то он обманул одного греческого монаха, продав за тысячу фунтов «магическую смесь», которую получил, добавив к ртути свинец и висмут. В другом случае этот ловкач употребил каббализм для излечения — за достоверность сего откровения поручиться не могу — от прыщей кузины французского короля, герцогини Шартре, и от дурного настроения — графа де ла Тур. Подозреваю, что Джакомо либо розенкрейцер, либо масон. У его знакомой, мадам д’Эрфе, была в Париже большая библиотека из каббалистических книг и химическая лаборатория, в которой он довел свои навыки до совершенства. Я задал ему несколько вопросов касательно разных частей тела и их взаимодействия, и действительно, он проявил глубокие познания как в химии, так и в медицине. И все же, боясь, что Эстер и ее отец, две невинные души, стали жертвами мошенничества, я задал ему вопрос о тайном исчислении.

Выяснилось, что Эстер спросила оракула, какая судьба ее ждет, и Джакомо, построив пирамиду из преобразованных в цифры слов, вывел ответ, который перевел затем на французский. Ответ оракула был такой: она еще не сделала и шага по дороге к своей судьбе. Вторым ее желанием было узнать, кто больше всех на свете ее любит, на что оракул ответил вполне пристойно: ваш отец.

Видя, что возбудил как мои подозрения, так и любопытство, Джакомо достал из кармана бумагу и предложил мне испытать оракула. По должном размышлении я написал следующие слова: «Я поражен недугом, от которого нет исцеления». Вы понимаете, дорогой Корнелис, о ком я думал, потому что любовь и есть болезнь, лихорадка рассудка. Страдал ли кто-либо подобно мне? Претерпевал ли кто такие ж муки? Вот и сейчас пишу, а сердце терзают дурные мысли. Как бы то ни было, Джакомо построил из моих слов пирамиду чисел, произвел торопливо, но аккуратно некие подсчеты и выдал ответ: «Лапис инферналис». И как мне было это понимать? Будучи аптекарем, я, конечно, знаком с сей субстанцией, потому как лапис инферналис есть всего лишь другое название вещества лунар каустик или лапис лунеарис, кристаллической соли серебра, известной под французским именем pierre infernale. Ее часто используют для очищения ран, удаления бородавок и дезинфекции глаз у новорожденных младенцев, чем спасают многих от слепоты, а также при изготовлении зеркал и серебрении. Однако к моему запросу ответ не имел ни малейшего отношения. Мой итальянский предсказатель, однако, нисколько не смутился и не усомнился в правоте оракула, так что пришлось потребовать у него объяснений. «Недуг ваш, — назидательно произнес он, хмуря брови, — есть следствие порока!» Фраза эта не сказала мне ровным счетом ничего. «О чем вы говорите?» — взмолился я. «Ну как же, о венериной болезни, — раздраженно ответил он. — Разве не ею вас одарили? Перестаньте, любезный, не стесняйтесь. Вы обнаружили, что заразились, поэтому и сторонитесь шлюх. О Боже, чувства ваши мне знакомы! Сие ужасное проклятие омрачило и мои дни, но раствор названного оракулом вещества и есть то, что вам нужно! Так утверждают лучшие итальянские аптекари. Более того, я использовал жидкость в качестве чернил для тайных посланий возлюбленным, поскольку кераргирит, он же роговое серебро, имеет удивительную способность менять цвет и темнеть при дневном свете. Письма, написанные в полумраке, остаются невидимыми до тех пор, пока не полежат несколько часов на свету».