– Вечно ты со мной как с дрессированной собакой – сидеть, лежать, стоять, грызть! – пробурчал он, недовольно жуя морковку.
– Я же тебя люблю.
– Я тоже люблю тебя, котенок.
…Ровно в семь вечера Коваль в сопровождении Хохла, Севы и Гены вышла из машины у коттеджа Беса. Бармалей, сидевший на лавке у ворот с сигаретой в зубах, при виде ее подпрыгнул:
– Ой, Марина Викторовна, а я вас встречаю – Бес велел сразу проводить к нему. Только… – замялся он, нерешительно глянув в сторону Хохла. – Жека, без обид – тебя велено не пускать.
– С чего бы вдруг? – спокойно поинтересовался Хохол, явно собиравшийся проигнорировать бесовское распоряжение.
– Ну… Бес так велел, а мое дело маленькое.
– Так не пойдет, – отрезал Хохол, берясь за дверную ручку. – Я прекрасно помню, как она одна к Строгачу приехала и что из этого вышло. Сейчас так не будет. Да не мандражируй ты, скажут – выйду, – успокоил он струхнувшего Бармалея.
– Жека… я ведь и силой могу не пустить, ты ж понимаешь… просто из уважения к Марине Викторовне… – пробормотал Бармалей.
– Я же сказал – не мандражируй, все под контролем.
Они вошли в дом и поднялись по лестнице на второй этаж, в кабинет Беса – огромную, шикарно и дорого обставленную комнату.
– Не слабо! – заметила Марина, усаживаясь в кресло у большого круглого стола и подвигая к себе пепельницу. – Интересно, сам-то где? Опять понты эти Гришкины…
– Не понты, дорогая, а психологическая тонкость, – раздался в дверях голос Беса.
– Скажите, какой психолог стал! – протянула она, поворачиваясь и вздрагивая от неожиданности и омерзения.
Прямо на нее, не мигая, смотрело отвратительное существо, иначе назвать стоявшего рядом с Гришкой у Марины язык не повернулся бы. Низкорослый, безобразно толстый, страдающий одышкой человек с водянистыми желто-коричневыми глазами, точно налитыми чем-то прокисшим. Лысая голова его была покрыта какими-то пятнами и бородавками…
Пока Коваль приходила в себя от легкого шока, он приблизился к ней, взял ее руку и прикоснулся к ней мокрыми губами. Марину передернуло, но она постаралась не выдать своего отвращения и подавила желание вытереть запястье прямо об обивку кресла.
– Марина Викторовна? Рад знакомству, – неожиданно густым, не подходящим к внешнему облику голосом произнес Кадет, садясь в кресло напротив нее. – Ты не соврал, Гришаня, когда расписывал мне прелести своей родственницы. Если она так же умна, как и красива, то, думаю, мы с ней поладим и ничего плохого ни с кем не случится.
«Ого, а вот это уже прямая угроза в мой адрес, открытым текстом просто. Лихо, однако, начинает господин Кадет!»
– Гришенька, нам бы чайку, – попросил тем временем Кадет старческим голосом, и Бес нажал кнопку звонка, вызвав Бармалея.
Хохол мрачно наблюдал за происходящим, не убирая руку со спинки Марининого кресла, Коваль прижалась затылком к этой руке, и это почему-то придало ей уверенности. Она знала, что Женька рядом, а значит, с ней не случится ничего плохого.
– Детка, позволь мне называть тебя просто по имени, ведь я намного старше тебя, – продолжал Кадет, вглядываясь в ее лицо.
Марина пожала плечами, стараясь не выдать ничем своего отвращения, а Кадет продолжал:
– И кто этот молодой человек? – последовал небрежный кивок головой в сторону Хохла.
– Это мой муж, – спокойно ответила она, и Кадет залился блеющим смехом:
– Муж? В самом деле? Смешно! А я думал, что это Жека Хохол, да, видно, ошибся по старости.
– Не ошибся, Кадет, – отозвался Женька.
– А, значит, помнишь меня, сынок? Помнишь, как хозяин твой бывший, паскуда, на перо меня решил поставить? Я еще удивился, как жив остался, тебя ведь ждал, думал, ты придешь по мою душу, да Строгач, волчара, лошка какого-то прислал, мои мальчики быстро его обезвредили. Если бы ты сам пришел…
– Вряд ли ты сидел бы здесь сейчас, – совершенно без всякого почтения сказал Женька, нахально глядя в глаза Кадету.
– Ну да, ну да, – закивал он, поглаживая ладонью полированную столешницу и наблюдая за тем, как Бармалей расставляет перед ними чашки с чаем. – А ты, гляжу, молодец, высоко залез, на саму Наковальню…
– Не твое дело!
– Не мое… а может, мое, Женечка? Может, тебя эта наглая сучка лучше понимает? И, может, ты ее убедишь не доводить все до беспредела? Я ведь человек слова и то, что задумал, сделаю обязательно, а мне очень уж не хочется крови, староват я уже для таких игрищ, Женечка.
– Так и не лезь в мои дела, – посоветовала Коваль, закуривая сигарету. – Мне, как ты понимаешь, тоже кровь проливать интереса нет, в нашем городе давно уже все тихо-мирно, зачем мне проблемы с ментами?
– Вот я и предлагаю тебе решить все спокойно и полюбовно. Ты отдаешь мне свой клуб и живешь дальше спокойно. – Кадет смотрел ей в лицо, словно пытался разглядеть то, что происходит сейчас в ее душе.
– Нет.
– Это что значит?
– А то и значит. Я не собираюсь ничего тебе отдавать, – ткнув сигарету в пепельницу, Марина отхлебнула чай из стоящей перед ней кружки и услышала покашливание Беса.
– Наковальня, ну что ж ты такая бронебойная-то? – вклинился он в разговор. – Ведь мы с тобой обсуждали…
– И я тебе тогда еще сказала – не будет этого! И не прикидывайся овцой, Гришка, – наобещал, что все улажено?
– Офигела?! – взревел Бес, из чего она сделала вывод, что не ошиблась. – Как разговариваешь?
– А вот как хочу, так и разговариваю! Никогда не смей решать за меня и за моей спиной, понял?
– Пожалеть не пришлось бы, деточка, – опять умильным, старческим голосом проговорил Кадет, но Марину понесло:
– Да?! Рискни заставить меня сделать то, что я не хочу!
– Ну гляди – ты сама это сказала.
Коваль встала из-за стола и направилась к двери, Бес кинулся за ней и на лестнице рванул за руку, разворачивая к себе лицом.
– Ты, дура полоумная! Ты с кем в таком тоне сейчас базарила?! Совсем соображалка не работает?! Он же тебя в порошок сотрет!
– Боюсь, ему не справиться.
– Пока не поздно, Маринка, – забормотал вдруг севшим голосом Гришка, жарко дыша ей в лицо, – ради всего святого, прошу тебя – пойди и извинись, скажи, что подумаешь!
– Извиниться? – вздернула Коваль брови совсем так, как делала много лет назад, когда еще работала в больнице и когда ставила на место зарвавшихся коллег по работе. – А за что, собственно? За то, что жива и хочу продолжить в том же духе?
– Совет хочешь? Увези пацана туда, где никто его не достанет, в такое место, о котором даже я не буду знать! – зашептал Бес, с силой сжимая ее руку выше локтя. – Это все, что я могу для тебя сделать, слышишь, Маринка? Увези ребенка, спрячь его, я не хочу быть виновным в его смерти, Егор меня и на том свете грохнет!