– И что ты хочешь от меня?
– Помоги мне, если вдруг что-то начнется. – Коваль смотрела в черные глаза Ворона и ждала реакции.
Он не торопился, смаковал коньяк и разглядывал Марину, но она видела, что мысли его где-то далеко, он взвешивает что-то, прикидывает.
– Ты просишь у меня защиты, Наковальня? – наконец произнес он, стряхивая с себя эту задумчивость.
– Да.
– Это странно и нехарактерно для тебя, ведь так? В чем подвох?
– Подвоха нет, – честно сказала она. – Больше того – я готова предложить тебе долевое участие в проекте.
– Мне нужно подумать.
«О, черт, только не это! Мне нужен четкий и конкретный ответ именно сегодня, потому что завтра вечером может быть уже поздно».
– Ворон, я клянусь тебе своим сыном – нет никакого подвоха, мне действительно нужно, чтобы ты вступился за меня перед Бесом, если что. Подумай о том, что сегодня прижмут меня, а ведь будет еще и завтра, когда Кадету может понадобиться что-то твое. И к кому ты обратишься тогда? А ведь ты меня знаешь – я не забываю ни добра, ни худа. – Марина не сводила глаз с его лица, по которому пробежала тень сомнения. – Решайся, Ворон, завтра будет поздно.
– Не дави на меня, – окрысился тот, и она замолчала.
Пауза затягивалась, Коваль закурила, нервно барабаня ногтями по подлокотнику кресла.
– Слушай, а где Хохол твой? – вдруг спросил Ворон, потянувшись к своей пачке и вытягивая из нее сигарету.
– Дома, с сыном.
– Как же он выпустил тебя одну?
– Я не одна – у меня шесть человек охраны.
– Думаешь, помогут, если что?
– Ты о чем? – подозрительно спросила она, ткнув в пепельницу окурок.
Ворон захохотал, откинувшись на спинку кресла, потом вдруг успокоился и серьезно ответил:
– Ты слишком многим поперек горла, Наковальня. Черные затаили на тебя зло за Мамеда и Азамата, да и макаровские тоже. Я недавно разговор слышал, будто убрать тебя хотят.
– Тоже мне, новость, – вздохнула она. – Регулярно кто-то собирается меня убрать.
– Напрасно ты так легкомысленно относишься к этому, девочка, – покачал головой Ворон.
– Ну что мне теперь, в бункер закрыться? Так кому надо, и там достанут. От смерти не спрячешься, Ворон, значит, такая судьба. Вспомни, как погиб мой муж, – тихо сказала Марина, глядя прямо перед собой.
Он неловко обнял ее за вздрагивающие плечи, встряхнул:
– Ну что ты, девочка, успокойся. Что ж теперь поделаешь… Малыш хорошую жизнь прожил, все имел.
Она поднялась, выпрямившись во весь рост:
– Мне пора. Спасибо, что выслушал.
– Погоди, не уходи так, – задержал ее Ворон. – Я согласен помочь тебе, если что. В конце концов, ты мне как родная. Рассчитывай на мою поддержку.
– Мои условия в силе – ты можешь войти в долю в проекте.
Она поцеловала его в щеку с чувством искренней благодарности. Ворон снял с вешалки ее шубу и проводил вниз, в зал, где неожиданно пригласил на танец. Марина не танцевала медленных танцев со дня гибели Егора, просто не могла, но тут вдруг согласилась, и они кружились с Вороном в вальсе, а Маринина охрана изумленно таращилась на хозяйку, стоя по периметру зала. Когда музыка кончилась, Ворон поцеловал ее руку и сам довел до машины, помог сесть и попросил позвонить ему сразу после визита к Бесу.
– Домой, Юра, – велела Марина водителю, откидываясь на спинку сиденья и закрывая глаза.
– Все нормально, Марина Викторовна? – тихо спросил Сева, высовываясь между сидений.
Она молча кивнула, не открывая глаз.
– Красиво танцуете, хозяйка, – заметил Гена, касаясь ее руки. – Замерзли руки? Юра, печку подкочегарь.
– Не надо, потерплю, – пробормотала Марина. – А про танцы… накатило что-то, сама не поняла. Женьке не говорите, бзыкнет опять.
– Как скажете.
В доме было темно, только в каминной горел огонь, уютно потрескивали березовые поленья. Хохол сидел в кресле с книжкой Сайгё, курил и читал. Услышав, что Марина вошла, бросил сигарету в камин и вышел в прихожую, опускаясь на колени и снимая с нее сапоги.
– Все в порядке?
– Вроде да.
– Удалось? – Женька поднялся, помогая снять шубу, мимоходом чмокнул в шею. – Соскучился…
– Я устала, Жень… – Она виновато посмотрела на своего любовника, потерлась носом о его майку.
– А я тебя жду, чай заварил, думал, посидим вдвоем, поговорим…
– И посидим, почему нет?
– Так устала ведь. – Женька поднял ее на руки и понес в каминную, где в кресле лежал ее халат. – Давай помогу переодеться.
Марина подчинялась его рукам с удовольствием, поворачивалась так, как он просил, до тех пор, пока не оказалась переодетой в черный шелковый халат и домашние туфли. Женька усадил ее в кресло, заботливо прикрыл ноги теплым пледом и подвинул кресло ближе к камину, зная, как Марина любит сидеть у огня и смотреть на пламя, языки которого медленно лижут лежащие в камине дрова, превращая их в угли. Она взяла обеими руками протянутую ей чашку с зеленым чаем, согреваясь, а Хохол, усевшись напротив, открыл книгу и наугад прочел:
«Несчастный!» – шепнешь ли ты?
Когда бы могло состраданье
Проснуться в сердце твоем!
Незнатен я, но различий
Не знает тоска любви.
– Ты о чем? – Марина сделала глоток и зажмурилась от удовольствия.
– Ни о чем, просто понравилось.
– А мне показалось, что ты решил опять пожалеть себя. Любишь ты, Женька, индийские мелодрамы!
– Терпеть не могу! – засмеялся он, закрывая книгу и откладывая ее на столик. – Мне просто захотелось отвлечь тебя от твоих проблем. Давай поедим? – И жестом фокусника он сдернул салфетку, накрывавшую поднос, на котором оказались тарелки с суши и сашими из семги, салаты из капусты и соленых огурчиков, Маринины любимые дынные шарики и чашечки с соусами и васаби. – Прошу!
– С ума сошел! – выдохнула Коваль. – Ночь на дворе, а тут такое!
– Давай-давай, знаю ведь, что ты у Ворона вряд ли что-то съела.
Это было ее правилом – никогда не есть в том месте, где ведет переговоры или разборки, если только это не ее точка: мало ли что. Поэтому Марина ужаснулась только для вида, а на самом деле была рада возможности побаловать себя любимыми блюдами, да и Женькина забота всегда была приятна. Они ужинали долго, и Женька обстоятельно пересказал все, что произошло за время ее отсутствия с Егоркой, – как он играл, как ел, как купался, какую книжку они читали перед сном. Марина слушала внимательно, не желая пропустить ничего из этого рассказа. Как же повезло, что Хохол настолько увлекся своей новой ролью, что Егорка стал ему родным сыном… Марина понимала, что он делает это не только из любви к ней и из уважения к ее мужу, а еще и потому, что мальчик действительно пришелся ему по душе и помог исполнить давнюю мечту иметь ребенка. Все-таки в Хохле оказалось намного больше человеческого, чем в Марине. Иногда ей в голову приходила одна странная мысль – стоит оглянуться назад, и весь ее жизненный путь окажется обычным кладбищем, на котором похоронены ее враги, ее друзья, ее любовники, ее муж… Вот Коваль – и вот могильные плиты, отмечающие какие-то этапы ее жизни… В такие моменты Марине становилось страшно и пусто на душе.