Грешные музы - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 27

Всякая (за очень редким исключением!) любовь проходит в своем развитии два этапа – очарования и разочарования. Любовь Юлии и Николая Самойловых длилась одну ночь, вслед за чем пылкая красавица окончательно утвердилась в мысли, что с блондинами ей не везет. А потому она со вздохом огляделась вокруг – и приметила некоего господина Александра Мишковского. Это был управляющий, приятель и доверенное лицо ее супруга – весьма привлекательное лицо! Его освещали лукавые, вернее, жуликоватые темные глаза, обрамленные чарующими ресницами, у лица имелись изящный нос и пухлогубый улыбчивый рот, а обрамлено это лицо было темно-русыми, почти черными кудрями.

Граф Николай Александрович весьма скоро узнал, почему его жена предпочитает проводить ночи не в супружеской опочивальне, а в своей собственной. Однако слишком не обиделся, а скорее вздохнул с облегчением: знойная красота Юлии обжигала и подавляла его, он любил миленьких и маленьких, нежненьких и пухленьких поселяночек и горожаночек, которые при одном лишь взгляде холодноватых голубых глаз Алкивиада начинали жутко трепетать, а про Леонардо да Винчи, Тициана и тем паче Пьетро Аретино (Юлия была помешана на Кватроченто!) ^[20] слыхом не слыхивали, а значит, и не могли ранить самолюбие его сиятельства.

Словом, новобрачные отлично договорились. Мишковский угождал обоим: графу днем, графине ночью… не только из добрых чувств, разумеется. Услуги его отлично оплачивались – настолько отлично, что однажды выяснилось: признательные Николай и Юлия понавыписывали своему любимчику на 800 тысяч рублей заемных писем.

Мишковский счел, что «этой малостью» он вполне сможет удовольствоваться, и решил покинуть друга и любовницу, но раньше потребовал оплатить векселя.

Почти миллион наличными – это еще надо подумать, где сыскать! Юлия бросилась к любимому дедушке (или все же папеньке?). Граф Литта уж на что крепок был, однако нравственно покачнулся. Да и физически тоже. Посидев на своевременно подсунутом услужливым лакеем стуле и слегка отдышавшись, вскочил и велел заложить лошадей. Как ни молила его Юлия остановиться, подумать, подождать, не рубить сплеча, мальтийский рыцарь уже мчался в бой. Юлия кинулась было его догонять, однако ее лошади отстали от лошадей доблестного госпитальера, и он успел достичь дома графини прежде хозяйки. А еще он успел сгрести господина Мишковского за грудки и несколько раз огреть тростью. То есть под ярко-алым супервестом билось еще вполне ретивое сердце!

После этого Мишковский, решив не подвергать Литту искушению совершить смертоубийство, векселя возвратил, а потом из Петербурга исчез. Николай Александрович за это весьма на супругу гневался, считая ее единственной виновницей разлуки с дорогим другом. Уж не от жажды ли вновь ощутить сладость суровой мужской дружбы он начал искать знакомства среди участников небезызвестного Северного общества? Правда, 14 декабря на Сенатскую площадь Самойлов не явился – к счастью своему. Досужие языки чего только не говорили о причинах его отсутствия в момент исторического комплота! Причины выдвигались, впрочем, весьма тривиальные: вино, карты, женщины. Ну что ж, каждая из них более извинительна, чем запоздалое благоразумие князя Трубецкого.

Впрочем, бог с ним, с Трубецким. Он отправился в Нерчинск, чтобы с лихвой расплатиться за ошибки молодости, а флигель-адъютанта графа Самойлова хоть и привлекли к дознанию по поводу участия его в комплоте, но сие участие по высочайшему повелению оставлено было без внимания – за недоказанностью преступных действий.

Поговаривали, что новый император Николай Павлович, который учился подражать величавой осанке старшего брата, подражал ему не только в этом – и некогда даже отпил из царского бокала пьянящего вина под названием «Юлия Самойлова». Ну так вот он и не остался равнодушен к мольбам красавицы графини пощадить супруга.

Юлия Николая не любила. Юлия его безумно жалела! И еще более безумно не хотела числиться женой государственного преступника.

Словом, от Самойлова отстали. Некоторое время супруги умиляли свет своим нежным примирением (Пушкин даже поздравлял с этим своего приятеля в письме), а потом путь Юлии перешел барон Эрнест де Барант, сын французского посланника, – тоже очень яркий брюнет, такой же лукавоглазый и жуликоватый, как приснопамятный Мишковский. Гораздо более, чем этим романом, знаменит де Барант в русской истории тем, что спустя несколько лет на балу в особняке графа Лаваля на Английской набережной в Петербурге он упрекнет поручика Лермонтова, будто бы тот говорил о де Баранте «известной особе невыгодные вещи». Особой этой была то ли Тереза фон Бахерахт, то ли княгиня Мария Щербатова. Выйдя на дуэль, де Барант и Лермонтов сначала будут биться на шпагах, потом, когда у де Баранта сломается кончик шпаги, станут стреляться, а в результате разойдутся с миром, потому что Лермонтов, чуя, видимо, правоту противника (ну о ком злоязыкий юнец когда что доброе говорил в стихах либо в прозе?!), выстрелит в сторону. Но это еще когда-а будет…

Ни застрелить, ни продырявить Лермонтова де Баранту не удастся, видимо, утратит он меткость с годами, однако же в сердце графини Самойловой он попал с одного залпа своих дерзких глаз.

Пламень этой страсти пылал так жарко, что Николай Александрович понял: от его репутации скоро останется только пепел! И решил разъехаться с женой. Сам он отбыл в армию генерала Паскевича, а Юлия Павловна отправилась в имение Графская Славянка близ Павловска, доставшееся ей по наследству от графов Скавронских.

Вскоре слухи оттуда поползли самые невероятные. Описывались кутежи на манер Клеопатриных и Мессалининых. Бассейны, мол, там наполняются шампанским, шампанским же фонтаны бьют. А графиня-де Юлия вовсе с привязи сорвалась: каждого гостя берет себе в любовники. А которые отказаться норовят, тех крепостные силком в ее постель тащат!

Слушавшие эти сплетни в фонтаны шампанского верили, а в насилие над привередниками – нет. Прежде всего потому, что не хватало у людей фантазии представить себе мужчину, которому Юлия Павловна себя бы предложила, а он бы отказался.

Небыль это, господа. Небыль!

Не о ней, о другой напишет спустя несколько лет Пушкин следующие строки, однако они поразительно точно рисуют портрет Юлии Самойловой:

Разумеется, перед красотой графини Юлии не «благоговели богомольно» – ее дьявольски вожделели! Это была еще одна «беззаконная комета в кругу расчисленном светил», та, что называлась едва вошедшим в обиход словом «львица». Подражательницы Жорж Санд были свободны, дерзки и всячески выставляли напоказ свою личную жизнь. И дошло дело наконец до того, что слухи, выползавшие из Славянки, превзошли всякие мыслимые и немыслимые приличия. Николай Павлович внимал им снисходительно, вспоминая вкус терпкого вина, пригубленного им в былые годы, однако, когда стало известно, что в Славянке появляется народец подозрительный, тоже «за недоказанностью», подобно графу Самойлову, освобожденный от расследования по делу декабристов, – Юлии Павловне посоветовали слегка угомониться.