Хроники Розмари - читать онлайн книгу. Автор: Анна Данилова cтр.№ 20

На них уже смотрели с любопытством. Скучающие пассажиры в ожидании своих рейсов – тоска. А тут такое развлечение!

– Понимаю. Знаете, как я думаю? Вы только постарайтесь отнестись к моим словам спокойно, Владимир Борисович…

– Не нагнетай… И без тебя тошно. Что еще придумала?

– Думаю, вы ошибаетесь, когда воображаете, что до сих пор любите вашу Розмари. Вы и пакет не понесли сами, потому что боялись: не выдержите, сорветесь и отправитесь в Саратов вместе с Алевтиной. Ведь так?

– Примерно.

– Я уверена, что ничего подобного не произошло бы.

– Откуда тебе знать, люблю я ее или нет? – У Чагина вытянулось лицо.

– Чувствую. Вы еще помните ее, это понятно, вероятно, вы испытывали к ней сильное чувство, но ведь потом вы женились на Кате, и в вашей новой жизни совершенно не было места для вашей старой любви…

– Эх, Оля-Оля… И почему только вы, женщины, считаете, что наделены особым чувством интуиции?

– Вот только не надо мне говорить, что вы любили Катю…

Чагин только махнул рукой – даже присутствие Ольги не помогло ему справиться с охватившим его отчаянием. Получалось, что он начал свою новую жизнь с наиглупейшей ошибки – отдал кому-то пятьдесят тысяч долларов. И еще ему было стыдно признаться даже себе, что сам факт передачи денег посторонней девушке затмил саму причину, побудившую его расстаться с деньгами, – болезнь Розмари. Быть может, это произошло потому, что прошло целых пять лет, и ее образ стал стираться из памяти? В любом случае его воспоминания о первой жене не привели бы ни к чему хорошему…

– Подождите… – вдруг сказала Ольга и порывистым нервным движением схватила Чагина за его безвольную руку. – А что, если мы сделали все правильно, и это именно ваша свояченица взяла деньги, а потом разыграла вас – мол, никто не пришел к памятнику, ничего ей не передал и все в таком роде? Почему вы сразу же исключили такой ход? Что вы вообще знаете об этой Алевтине? Вы уверены в ее благонадежности? Порядочности? Помнится, по вашим рассказам, она слишком уж сильно расстроилась из-за вашего с Машей развода, что, мол, теперь-то ей ничего не обломится? Было такое?

– Сама же знаешь – было… И что? Ты думаешь, она придумала что-то такое… нехорошее, чтобы нагреть руки на болезни своей сестры?

– А почему бы и нет? Вот скажите мне, Владимир Борисович, вы сами-то ожидали, что эта Алевтина проявится еще в вашей жизни? Такое могло быть?

– Вообще-то в жизни всякое бывает, но мы с ней расстались, в сущности, как чужие люди… Хотя в душе я и рад был бы ей помочь. Но не в таком размере, разумеется, как обещал… Все-таки ее сестра бросила меня…

– А я так думаю, что эта Алевтина просто мало вас знала, раз не предприняла за эти пять лет попытки обратиться к вам за помощью. Я уверена: будь она поумнее, нашла бы способ раскрутить вас на полную катушку… И я не удивилась бы, если бы у вас даже возник роман…

Ольга произнесла это уже после того, как сообразила, что сморозила глупость, что оскорбила шефа, выставив его полным доверчивым идиотом.

– Ой, простите… – Она даже отвернулась от Чагина, мотая головой.

– Да ладно, Оля, не тушуйся… Ты-то меня давно знаешь, может, так все оно и было… И ты, быть может, права. Эта история с деньгами попахивает гнильцой – откуда там взяться следователю? Почему телефон Алевтины оказался в его руках?

– Хорошо, что вы хотя бы догадались не вступать с ним в разговор. Вам это ни к чему. Тем более что вы и так расстались с крупной суммой…

– Подожди…

Объявили посадку. Чагин встал. Ольга посмотрела на него в упор, спрашивая только взглядом, не передумал ли он ехать.

– Я поеду. И билет взял, да и настроился уже. Я должен выяснить наконец, что произошло с Розмари, как она там… Ведь если Аля сказала правду и Маша заболела, значит, им и обратиться было не к кому. Да и я один… Ты присмотришь за офисом? Разберешься с бумагами?

– Не переживайте. В случае чего – позвоню. Вы только не забывайте, пожалуйста, время от времени заряжать телефон.

Чагин вдруг представил себе, как Ольга целует его в лоб или щеки, как мать, и усмехнулся своим мыслям. Ольга… Она молодец.

– Ладно, Оля, я поехал.

Он сам приобнял ее, поцеловал и, тяжело вздохнув, поплелся к выходу.

Аникеев всю ночь ворочался на своей верхней полке – ему не давал покоя звонок Чагина: именно эта фамилия высветилась на дисплее телефона убитой девушки. И это был именно тот самый Чагин, о котором ему рассказывал его попутчик Иван Петрович Зубков (жертва аритмии и своей деспотичной жены, пославшей больного мужа в Москву за телом племянницы), бывший родственник, не пожелавший разговаривать с ним даже по телефону. Если следовать логике (которая прилегла на соседней полке, развалилась равнодушно, уставившись в потолок, как представлял себе эту холодноватую и строгую даму сам Аникеев), то звонок Чагина мог означать следующее: во-первых, ему был известен номер ее телефона, и это говорило о том, что они общались или собирались общаться, то есть у кого-то из них был к другому интерес; во-вторых, Чагин мог знать о приезде в Москву Алевтины Неудачиной, и ее убийство – следствие их знакомства (а почему бы и нет?); в-третьих, Чагин, услышав голос Аникеева, почему-то испугался и отключил телефон (почему, если ему, предположим, так уж надо было поговорить с Алевтиной? Он мог бы, к примеру, спокойно перезвонить и потребовать позвать к телефону именно Неудачину). Быть может, не надо было представляться следователем и Борис своим официальным приветствием все испортил?

Он открыл глаза и медленно повернул голову: на соседней полке было ровно, пусто и черно – логика, разочарованная размышлениями незадачливого следователя Аникеева, давно покинула купе и отправилась шататься по вагонам, поражаясь людской тупости, в поисках светлой головы… Сердечник Зубков крепко спал, сморенный дневными хлопотами и обильным жирным ужином, которым его угостил любопытный следователь (Надя, его жена, положила ему в портфель тяжелый серебряный фольговый сверток со свиными отбивными).

В специальном вагоне, замурованная в тяжелый металлический ящик, мчалась в свой родной город мертвая девушка по имени Алевтина, с простреленным сердцем и простреленной судьбой. Простреленная белая курточка, завернутая в пластиковый пакет, лежала в портфеле Аникеева вместе с красным беретом, красным шарфом и красными перчатками.

Что о ней было известно? Аникеев сел на своей неудобной постели, свесив ноги в черноту нижнего слоя купе, поежился, затем как-то неловко спустился вниз, с трудом попал ногами в сырые огромные ботинки, набросил куртку, взял сигареты и вышел в тускло освещенный пустынный коридор.

В ледяном тамбуре он вновь всерьез задумался о перчатках: ну почему она не сняла перчатки, войдя в квартиру? Он видел руки, точнее, ногти жертвы – не длинные, не холеные, не ухоженные, но приведенные в порядок словно впопыхах, кое-как (мазки розового лака остались на коже, а в некоторых местах сморщились)…