Расколотый мир - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Гилман cтр.№ 92

Он улыбнулся, и коллега Ратледж наградил его вежливым смешком и мрачным кивком головы.

— Как Генерал себя чувствует? Долгий путь в эти земли дался ему тяжело. Вернулись ли к нему силы? Кто за ним ухаживает? — спросила Лив.

Воцарилась неловкая тишина. Никто не хотел встречаться с Лив взглядом.

Мортон прокашлялся и заговорил:

— Ах, Генерал! Сколько историй я мог бы рассказать! Помню, однажды мы разбили лагерь на равнинах Сарфа. Вы были с нами, Ратледж, не так ли? Наше войско двигалось на юго-запад из Брэнхама, это было в шестьдесят четвертом или шестьдесят пятом. Мы опережали линейных всего на шаг... — Он откинулся назад и принялся широкими жестами изображать пейзаж. — Равнина была просторной, трава — чистое золото. Мы видели в телескопы, как работают позади нас линейные. Они строили Линию прямо по мере продвижения, мы видели, как у них все чадит. Как многим известно, на равнинах Сарфа пасутся огромные стада бизонов, и эти величественные животные обезумели от страха, услышав грохот Линии. Она разгоняла их, словно метла мышей. Всегда оставалась опасность того, что они бросятся в бегство. Мы шли по равнинам лишь на шаг впереди Линии. Ночью нападали, днем отступали. Весь путь в тысячу миль по равнинам Сарфа мы проделали, играя в эту игру. Мы шли по широкой дуге, похожей на лук. Натянутые, как тетива. Вы можете подумать, что это невозможно, но чтобы догнать нас, Линии всегда оставался лишь день работы. Их ужасные

машины могли сравнять с землей холм и проложить там рельсы так же легко, как мы с вами перепиливаем бревно. Не думаю, что мы могли хоть как-то замедлить их продвижение. Локомотив — кажется, это был Локомотив «Драйден», но как можно быть уверенным? — двигался вперед в авангарде Линии, подобный капле яда на кончике копья. Видите ли, миссис Альверхайзен, в Брэнхаме мы нанесли им сокрушительное поражение, и они жаждали мести... — Мортон был слегка пьян. Он прервался, чтобы сделать глоток. — Но в тот вечер, когда я принес в палатку Генерала зеркало для бритья, он был спокоен. Совершенно спокоен. Половина лагеря еще только просыпалась после первого краткого сна за многие дни отчаянного бегства. Половина уже работала в поте лица. Весь тот жаркий вечер мы проспали, а ночью собирались продолжить путь. Генерал в своей командирской палатке невозмутимо подстригал усы тонкими золочеными ножницами. Блага цивилизации очень важны, сказал он мне. В жизни всегда должно оставаться место для комфорта. Тогда я был еще юн, миссис Альверхайзен. Даже когда враги наступают, мы не должны становиться такими же бесчеловечными и порочными, как они. Представьте себе, в командной палатке Генерала нашлось место для бледных оборвышей, которых мы подобрали на улицах Брэнхама! Для злобных мальчишек из города, похожего на крысиное гнездо, которых мы, к великому сожалению, оставили без отцов. Потому что Брэнхам встал на сторону Линии. Разве у нас был выбор? Но там осталось много выживших, которые шли к нам с мольбами. Взрослых Генерал прогонял — они сделали свой выбор. Избрали Линию, и должны были пожинать плоды своего решения. Но эти сироты, эти мальчики! И девочки, наверное, тоже, я точно не помню. У Генерала было доброе сердце. Некоторые из нас держали зуб на этих детей за злодеяния их отцов, но Генерал взял их под свое крыло. Они были как собаки у его ног. Таились и огрызались из углов его палатки. Любой другой человек бросил бы их на произвол судьбы — наше бегство и без них было полно испытаний. Но генерал платил по счетам. Всегда платил по счетам. Он держал при себе старого холмовика... Ратледж, не помните, как его звали? Ка-Ка-Ка, Ку-Ку-Ку? Что-то в этом роде. Жилистое старое чудовище, бледнее трупа и скрюченный, ходил шаркающей походкой и гремел костями. Ни дать ни взять — восставший из гроба мертвец, размалеванный красной краской. Никто другой к нему подходить не осмеливался, но Генерал держал его при себе. Говорил, что уважает его за мудрость. Таков он был — не брезговал открывать наши кладовые для убогих нищих и мерзких холмовиков, но не позволял себе ходить небритым, даже когда Локомотивы гнались за нами по пятам!

Сидящие за столом одобрительно загудели.

— Кан-Кук... — сказала Лив. — Жителя холмов звали Кан...

— Вроде того. Это неважно, — отмахнулся Мортон. — Он наклонился вперед и продолжил: — «Говори, сынок, говори!» — сказал мне Генерал. Видите ли, пока он брился, я ждал. А он слышал, как у его палатки собираются люди. Он слышал, как они ворчат, стонут и срутся между собой — уж простите за грубость, дамы. Он понял — что-то случилось. «У меня для вас печальные новости, сэр», — сказал я. Помню, он тогда не отвел глаз от зеркала и продолжил стричь усы. Какие острые у него были глаза! Я помню, как этот жуткий холмовик плотоядно смотрел на меня из-под копны своих грязных волос. Будто заранее знал, что все так обернется, и это его забавляло. Помню, как мальчишки таились и двигались в тени. Стояла зима, и к вечеру быстро темнело. И я сказал: «Простите, сэр, но люди рассержены». Он спросил меня, не собралась ли снаружи разъяренная толпа. Мне кажется, он знал. Мне пришлось сказать ему об этом. Поймите, мадам, мы были голодны и напуганы. Мы старались быть достойными, образцовыми людьми прекрасного будущего, но нас доконали усталость, голод и страх. Кроме того, были свидетели. Один из мальчишек, которых мы подобрали в Брэнхаме, повадился воровать еду из наших кладовых. Мы приютили их по доброте душевной, кормили, как родных детей, а они обкрадывали нас! Какая низость. Люди были вне себя. Какая дикая неблагодарность! Порок, как вы понимаете, распространяется изнутри. Все это я, запинаясь, изложил генералу. Он поднял глаза от зеркала и очень тихо сказал: «Люди требуют казни?»

Салли подняла глаза, и на мгновение Лив почудилось, будто жене Мортона неприятно от того, что история принимает столь вульгарный и неуместный оборот.

Однако ее муж стоял далеко и, глядя в камин, продолжал рассказ:

— Он протянул мне обратно ножницы и зеркало, и пока я убирал их в футляр, вышел наружу. В одних кальсонах. Я последовал за ним. Снаружи нас ждала целая толпа. С почтением, разумеется. Но Генерал не ошибся насчет их требований. Многие принесли веревки. Не знаю, где они собирались найти дерево среди пустоши. «Если вы настаиваете, — сказал Генерал, — мы осудим его». Все было решено. С Генералом никто не спорил. Он провел нас к краю лагеря, где мы увидели дым приближающейся Линии в лучах закатного солнца. Расстояние между нею и нами стремительно сокращалось. Генерал приказал привести мальчишку. Тот сопротивлялся, но по приказу Генерала ему не чинили вреда. Мы кинули жребий и выбрали присяжных. У кого-то в рюкзаке нашлись «Комментарии к закону наших отцов» — не у вас ли, Ратледж, нет? — и мы руководствовались ими. Понимаете, преступления в наших лагерях совершались нечасто. Весьма нечасто. Мы рассадили присяжных на мешках с кормом. Вынесли факелы и масляные лампы, при свете которых Генерал мог читать «Комментарии». Быть судьей он наотрез отказался — ему не хотелось самому решать судьбу мальчугана. Поэтому судью мы тоже выбрали с помощью жребия. Кажется, им стал капеллан. Может, тогда и началась ваша карьера судьи, а, Ратледж? Я помню лицо мальчика в свете факелов. Мы допросили его и узнали, что он уже достаточно взрослый, чтобы предстать перед судом. Только так истощен, что многие принимали его за ребенка. Солнце клонилось к закату, а мы смотрели, как приближается дым. Мы видели, как из лагеря Линии в красное небо поднялись три черные точки, наблюдали, как они приближаются, потом услышали грохот лопастей — и поняли, что нас атакуют птицелеты. Но все же под пристальным взглядом Генерала мы продолжили суд. Выслушали свидетельские показания. Не было никаких сомнений в том, вправе ли мы судить мальчика. Даже в минуты, когда Линия наступала на нас, мы обязаны были это делать. Из принципа. Таким человеком был Генерал... Что случилось с мальчиком — если честно, я уже не припомню. Но как яростно сражался Генерал, когда заявились птицелеты! Когда наступило время забыть о законе и здравомыслии и взяться за ружье! Когда на нас обрушился свинец, газ и оглушительный грохот! И вот тут...