Грехи наши тяжкие - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Лукин cтр.№ 72

Лава испуганно ахнула, когда тяжело дышащий Радим появился на пороге и, заглянув во все углы, повернулся к ней.

– Говори, – хрипло приказал он. – Про два горба… про язык к пятке… откуда взяла? Сама придумала?

Лава заплакала.

– Говори!

– Нет… – Подняла на секунду глаза и, увидев беспощадное лицо мужа, ещё раз ахнула и уткнулась лицом в ладони.

– От кого ты это услышала? – гремел Радим. – Кто тебе это сказал? Я же всё равно узнаю!..

Лава отняла пальцы от глаз и вдруг, сжав кулаки, двинулась на супруга.

– А ты… Ты… Ты даже защитить меня не мог! Надо мной все издеваются, а ты…

– Постой! – приказал сквозь зубы Радим, и Лава застыла на месте. – Рассказывай по порядку!

Лицо у Лавы снова стало испуганным.

– Говори!!

И она заговорила, торопясь и всхлипывая:

– Ты… ты сам рассказывал… что раньше все были как словесники… только ничего не исполнялось… Я тебя просила: научи меня словам, тогда Кикимора испугается и не будет меня ругать… А ты!.. Ты!..

Радим закрыл глаза. Горбатый пол шатнулся под его босыми ступнями. Догадка была чудовищна.

– Лава… – выдохнул он в страхе. – Ты что же, вызвала кого-то из прежних времён?!

– Да!.. – выкрикнула она.

– И они… говорят на нашем языке? – еле вымолвил обомлевший Радим.

– Нет! Но я ему сказала: говори по-человечески…

Радим помаленьку оживал. Сначала задёргалась щека, потом раздулись ноздри, и наконец обезумевший от ревности словесник шагнул к жене.

– У тебя с ним… – прохрипел он, – было что-нибудь? Было?

Лава запрокинула залитое слезами лицо.

– Почему меня всё время мучают! – отчаянно закричала она. – Коля! Коля! Приди, хоть ты меня защити!..

Радим отпрянул. Посреди хижины из воздуха возник крепкий детина с глуповато отвешенной нижней губой, одетый странно и ярко.

– Ну ты вообще уже, – укоризненно сказал он Лаве. – Хоть бы предупреждала, в натуре…

Трудно сказать, что именно подвело такого опытного словесника, как Радим. Разумеется, следовало немедля пустить в ход повелительное наклонение и отправить страшного гостя обратно, в прошлое. Но, то ли поражённый внезапным осуществлением мрачных фантазий о словесном поединке с человеком из прежних времён, то ли под впечатлением произнесённых соперником жутких и загадочных слов (кажется, впрочем, безвредных), мастер словесности, как это ни прискорбно, растерялся.

– Чтоб тебе… Чтоб… – забормотал он, отступая, и детина наконец обратил на него внимание.

– А-а… – понимающе протянул он с угрозой. – Так это, значит, ты на неё хвост подымаешь?

И Радим с ужасом почувствовал, как что-то стремительно прорастает из его крестца. Он хотел оглянуться, но в этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник вовремя подоспевший староста. Возник – и оцепенел при виде реющего за спиной Радима пушистого кошачьего хвоста.

– Во! – изумился детина, глядя на перекошенного остолбеневшего пришельца. – А это ещё что за чудо в перьях?

Что произошло после этих слов, описанию не поддаётся. Лава завизжала. Радим обмяк. Детина, оторопев, попятился от старосты, больше похожего теперь на шевелящееся страусиное опахало.

– Что ты сделал! Что ты сделал!.. – кричала Лава.

Продолжая пятиться, детина затравленно крутил головой. Он и сам был не на шутку испуган.

– Что ты сделал!..

Детина уткнулся спиной в стену. Дальше отступать было некуда.

– Да что я такого сделал?.. – окрысившись, заорал он наконец. – Я тут вообще при чём?.. Что вам от меня надо!.. Да пошли вы все в…

И они пошли.

Все.

1993

Во втором круге было ветрено. Как всегда. Насыщенный угольной пылью ревущий воздух норовил повалить тяжёлую тачку и, врываясь в многочисленные прорехи ватника, леденил душу.

Душа, она ведь тоже, как и тело, способна испытывать и боль, и холод. Разница лишь в одном: душа бессмертна.

Обглоданная ветром скала заслонила низкую, сложенную из камня вышку, и дон Жуан остановился. Навстречу ему порожняком – в тряпье, в бушлатах – брела вереница погибших душ. Подперев свою тачку булыжником, дон Жуан отпустил рукоятки и, надвинув поплотнее рваный треух, стал поджидать Фрола.

Фрол Скобеев был, как всегда, не в духе.

– В горние выси мать! – злобно сказал он, тоже останавливаясь. – Сколько было баб у Владимира Святого? А? Семьсот! И всё-таки он – Святой, а я – здесь! Эх, начальнички…

За четыреста лет дружбы с Фролом дон Жуан изучил русский язык в совершенстве. Но в этот раз Скобеев загнул нечто настолько сложное, что дон Жуан его просто не понял. Что-то связанное с Великим Постом и посохом патриарха Гермогена.

– За что страдаем, Ваня? – надрывно продолжал Фрол. – Ну сам скажи: много сюда нашего брата пригнали в последнее время? Да вообще никого! Плюют теперь на это дело, Ваня! За грех не считают! Так за что же я почти пятерик отмотал?!

Над обглоданной ветром скалой появилось ехидное шерстистое рыло охранника. Правое ухо – надорвано, рог – отшиблен.

– Эй! Развратнички! – позвал он. – Притомились, тудыть вашу? Перекур устроили?

– Обижаешь, начальник, – хрипло отозвался дон Жуан. – Портянку перемотать остановился…

Свою легендарную гордость он утратил четыреста лет назад.

– Сбегу я, Ваня, – сказал сквозь зубы Фрол, снова берясь за рукоятки своей тачки. – Ей-чёрт, сбегу!

Размышляя над этими несуразными словами, дон Жуан довёз тачку до третьего круга. Холодный, рвущий душу ветер остался позади. Его сменил тяжёлый дождь с градом. Крупная ледяная дробь разлеталась под ногами. Тачку занесло. Грешники третьего круга перегрузили уголь на салазки и покатили под уклон – в глубь жерла. Там, в четвёртом круге, грузный мокрый уголь свалят на корявые плоты и вплавь по мутному и тепловатому уже мелководью Стикса – на тот берег, туда, где над чугунными мечетями города Дит встает мартеновское зарево нижнего Ада.