Грехи наши тяжкие - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Лукин cтр.№ 70

Радим смотрел на растерявшуюся вконец Лаву с понимающей улыбкой.

– Так что ещё неизвестно, когда жилось лучше, – утешил он, – сейчас или в прежние времена…

– А… а если какой-нибудь наш словесник, – как-то очень уж неуверенно начала она, – встретился бы с кем-нибудь из… из прежних времён… он бы с ним справился?

Радим хмыкнул и почесал в затылке.

– М-м… вряд ли, – сказал он наконец. – Хотя… А почему ты об этом спрашиваешь?

Лава опять побледнела, и Радим смущённо крякнул. «Вконец жену запугал», – подумалось ему.

– Однако заболтался я, – сказал он, поспешно напустив на себя озабоченный вид. – Напомни, что нужно на рынке выменять?

– Хлеба и… – начала было Лава, но тут со стен с шорохом посыпались ошмётки мела, а зеркало помутнело и пошло волнами.

– Это Грачиха! – закричала она. – Вот видишь!

– Ладно, ладно… – примирительно пробормотал Радим, протягивая руку к корзинке. – Улажу я с Грачихой, не беспокойся… Кстати, глаза у тебя сегодня удивительно красивые.

Съехавшиеся было к переносице глаза Лавы послушно разошлись на должное расстояние.

* * *

В вышине над селом яростно крутились облака: одним сельчанам нужен был дождь, другим – солнце. Временами заряд крупных капель вздымал уличную пыль и, только и успев, что наштамповать аккуратных, со вмятинкой посередине коричневых нашлёпок, отбрасывался ветром за околицу. Мутный смерч завернул в переулок, поплясал в огороде Черенка и, растрепав крытую камышом крышу, стих.

Дома по обе стороны стояли облупленные, покривившиеся от соседских пожеланий, с зелёными от гнили кровлями. С корзинкой в руке Радим шёл к рыночной площади, погружая босые ноги то в тёплую пуховую пыль, то в стремительно высыхающие лужи и поглядывая поверх кривых, а то и вовсе завалившихся плетней. Там на корявых кустах произрастали в беспорядке мелкие зелёные картофелины, ссохшиеся коричневые огурцы, издырявленные червями яблоки – и всё это зачастую на одной ветке, хотя староста ежедневно, срывая и без того сорванный голос, втолковывал сельчанам, что каждый плод должен расти отдельно: лук – на своём кусте, картошка – на своём. Как в прежние времена.

Уберечь огород от людской зависти всё равно было невозможно, поэтому владельцы не очень-то об этом и заботились, придавая плодам вид и вкус лишь по пути на рынок. Впрочем, в обмене тоже особого смысла не было – меняли картошку на яблоки, яблоки на картошку… А на рыночной площади собирались в основном поболтать да посплетничать, даже не подозревая, насколько важна эта их болтовня. Волей-неволей приходя к общему мнению, рынок хранил мир от распада.

Радим шёл и думал о прежних временах, когда слова не имели силы. Поразительно, как это люди с их тогдашней невоздержанностью в речах вообще ухитрились уцелеть после божьей кары. Ведь достаточно было одного, пусть даже и не злого, а просто неосторожного слова, чтобы род людской навсегда исчез с лица земли. Будучи словесником, Радим знал несколько тайных фраз, сохранившихся от прежних времён, и все они были страшны. Словесники передавали их друг другу по частям, чтобы, упаси боже, слова не слились воедино и не обрели силу. Вот, например: «Провались всё пропадом…» Оторопь берёт: одна-единственная фраза – и на месте мира уже зияет чёрная бездонная дыра…

– Чумазый!

– Ты сам чумазый!

– А ты чумазее!..

Отчаянно-звонкие детские голоса заставили его поднять голову. На пыльном перекрёстке шевелилась куча-мала, причём стоило кому-либо из неё выбраться, как ему тут же приказывали споткнуться и шмякнуться в лужу, что он немедленно и делал под общий сдавленный хохот. Потом раздался исполненный притворного ужаса крик: «Словесник! Словесник идёт!..» – и ребятня в полном восторге брызнула кто куда. Остался лишь самый маленький. Он сидел рядом с лужей и плакал навзрыд. Слёзы промывали на грязной рожице извилистые дорожки.

– Чего плачешь? – спросил Радим.

Несчастный рыдал.

– А… а они говорят, что я чу… чума-азый!..

Точь-в-точь как вернувшаяся с базара Лава. И ведь наверняка никто его сюда силком не тащил, сам прибежал…

– Да не такой уж ты и чумазый, – заметил Радим. – Так, слегка…

Разумеется, он мог бы сделать малыша нарядным и чистым, но, право, не стоило. Тут же задразнят, пожелают упасть в лужу… Радим потрепал мальчонку по вздыбленным вихрам и двинулся дальше.

Ох, Лава, Лава… Два горба… Вообще-то в некоторых семьях из поколения в поколение передаются по секрету такие вот словечки, подчас не известные даже мастерам. Как правило, особой опасности они в себе не таят, и всё же…

А действительно, кто бы кого одолел в поединке – нынешний словесник или человек из прежних времён? Между прочим, такой поединок вполне возможен. Коль скоро слова имеют силу, то вызвать кого-нибудь из прошлого не составит труда. Другое дело, что словесник на это не решится, а у обычного человека просто не хватит воображения. И слава богу…

А как же у Лавы хватило воображения задать такой вопрос?

Мысль была настолько внезапна, что Радим даже остановился. Постоял, недоумённо сдвинув брови, и вдруг вспомнил, что этак полгода назад, открыв для себя эту проблему, он сам имел неосторожность поделиться своими соображениями с супругой. Зря! Ох зря… Надо будет пожелать, чтобы она всё это и в мыслях не держала. Незачем ей думать о таких вещах.

Радим досадливо тряхнул головой и зашагал дальше.

* * *

Рыночная площадь, как всегда, была полна народу.

– Здравствуйте, красавицы, – с несокрушимым простодушием приветствовал Радим торговок.

Те похорошели на глазах, но улыбок на обращённых к нему лицах Радим не увидел.

– Да вот благоверная моя, – тем же простецким тоном продолжал он, – шла на рынок, да не дошла малость…

Он наконец высмотрел Грачиху. Горб у неё был лишь один, да и тот заметно уменьшился. «Плохо дело, – встревоженно подумал Радим. – Всем рынком, видать, жалели…»

Выменяв у хмурого паренька три луковки на пять помидорин, Радим для виду покружил по площади, пытаясь по обыкновению переброситься с каждой торговкой парой весёлых словечек, и вскоре обнаружил, что отвечают ему неохотно, а то и вовсе норовят отвернуться. Потом он вдруг споткнулся на ровном месте, чуть не рассыпав заметно позеленевшие помидоры, – кто-то, видать, пробормотал пожелание издали. «Да что же это! – в испуге подумал Радим, хотя и продолжал простодушно улыбаться сельчанам. – Ведь и впрямь со всеми поссорит!»

Как бы случайно оглянулся на Грачиху и замер, уставясь на корзину с червивыми яблоками.

– Эх! – сказал он с восхищением. – Посылала меня благоверная моя за хлебом, но уж больно у тебя, Грачиха, яблоки хороши! Наливные, румяные, ни пятнышка нигде, ни червячка… Меняем, что ли?

Сурово поджав губы, Грачиха глядела в сторону.