Иегуда сноровисто зарезал ставшего на колени Гриду, легко сунув стальное жало в нужное место – между шеей и ключицей. Грида умер мгновенно и безболезненно, еще не успев понять, что для него все уже кончилось. Это был римский способ быстрой смерти – лезвие меча, направленное под небольшим углом вниз, наверняка пробивало сердце.
Следующий – им оказался Цифон – опустился на колени перед Элезаром.
Потом настала очередь грамотея Бни Фети – его убил Иегуда.
Пращник Йоав попытался в последний момент схватить Бен Яира за руку, но не смог остановить клинка. Просто удар получился медленным – вождь с силой приналег на рукоять меча, и лезвие, скрежетнув по кости, исчезло в плоти. По мере того, как железо входило глубже и глубже, грузный Йоав открывал рот все шире, будто хотел крикнуть. Но так и не крикнул – из разинутого рта хлынула кровь, и тело грянулось о землю.
Это напоминало странную дуэль, смертельную схватку, в которой два заклятых врага, вместо того, чтобы убить друг друга, убивали других людей. Удар, ответный удар…. И еще двое пали бездыханными. Снова обмен ударами….
Теперь они стояли друг напротив друга – оба забрызганные чужой кровью, с горящими яростью глазами. Откладывать единоборство дальше было невозможно. Один из них должен был умереть сейчас. Немедленно.
Иегуда снова встретился взглядом с Бен Яиром. Глаз старика дергался вместе с углом рта. Подняв руку с оружием, он утер со лба выступившую испарину, лезвие сверкнуло, с его острия скатилась темная гладкая капля и упала в густеющую лужицу на камнях. Элезар оскалился. При свете дня он не мог похвастаться здоровыми зубами, но теперь в черном провале рта сверкнули белые клыки хищника.
Под ногами у него заворочался приходящий в себя Бная, и Бен Яир, ухватив юношу за волосы, легко вздернул его вверх.
– Еще не все старик, – крикнул он, и его хриплый рев перекрыл треск бушующего пламени. – Еще не время! Осталось одно дело. И его надо закончить!
Бная рванулся прочь, оставляя в кулаке у Бен Яира клок волос, повернулся вокруг оси, взмахивая рукой с невесть откуда взявшейся сикой…
Если бы не нагрудник из воловьей кожи, то удар лучника вскрыл бы Бен Яиру живот. А так – лезвие, скользнув, распороло бедро и отлетело, звякая по камням.
Лучник побежал.
Это трудно было назвать бегом – видимо, удар в висок повредил что-то у Бнаи в голове, и он ковылял в сторону Северного дворца неловко, боком, как краб по берегу.
Бен Яир присел, зажимая глубокий разрез, но тут же выпрямился, держа в руке оброненный юношей лук. Еще секунда – и он бросился в погоню, припадая на поврежденную ногу, но, практически, не потеряв в скорости.
Иегуда тоже побежал, и колени, которые только что были готовы подломиться, все же удержали его – только было очень и очень больно. И непонятно, что больше болело – разорванное горем сердце или изъеденные старостью ноги.
Вслед за Бнаи и Элезаром старик, прикрываясь руками от огненных вихрей, пытавшихся пожечь его волосы, проковылял сквозь охваченные пламенем караульные помещения и вступил на территорию дворца Ирода, которая теперь напоминала бойню. Лестницы, анфиладой спускавшиеся вниз, к средней площадке, были завалены мертвыми телами. Их было много, никак не меньше трех сотен, таких же изуродованных, изрубленных, как и те, что Иегуда обнаружил в банях.
Идти по ступеням было тяжело, бежать – невозможно. Старик несколько раз упал, поскользнувшись в крови, больно ударился, но меча из рук не выпустил. Несколько раз ему попадались раненые, бьющиеся в агонии, но он не успевал осуществить милосердие – впереди прыгала спина бегущего Элезара, а он был вполовину моложе, сильнее, ловчее и даже раненым двигался споро.
Иегуда чувствовал, что отстает, но ковылять быстрее было выше его сил. Любое падение могло оказаться последним: старость – неважный помощник в ратных делах.
Несмотря на гул пламени, он расслышал, что Бная на бегу выкрикивает имя подруги с таким отчаяньем, которое возможно только, если человек по-настоящему любит и до смерти боится потерять.
– Юдифь! Юдифь!
Потом что-то неразборчивое проорал Бен Яир.
Сзади Иегуды с грохотом обрушилась часть охваченной огнем крыши, и старик буквально кубарем выкатился на лестницу, спускавшуюся к нижней башне. Теперь впереди можно было разглядеть не только Бнаю и Бен Яира, а еще два силуэта, бегущие рядом с лучником с двух сторон.
В этой анфиладе пожар только набирал силу, поднимаясь вверх с самого нижнего яруса Северного дворца. Беглецы летели навстречу пламени, которым были охвачены двустворчатые двери, ведущие в нижнюю башню. Пути назад не было – огонь охватил верх галереи, а рухнувшая крыша, едва не придавившая Иегуду минуту назад, перекрыла единственную дорогу к отступлению.
Еще пять лет назад бег вниз по ступеням показался бы старику прогулкой, но сейчас он боялся, что сердце лопнет на ходу. Он не дышал – он сипел, как загнанная скаковая лошадь, боль выворачивала колени, а расстояние между ним и Бен Яиром все увеличивалось. В какой-то момент он вообще перестал видеть беглецов, потом в огне исчез и Бен Яир….
Кряхтя и отплевываясь желчью, Иегуда вывалился сквозь пылающие двери на площадку нижней башни, сбил рукой пламя с затлевшей полы кетонета и остановился, не в силах сделать и шага. Саднил бок, набитый тяжелым письменным прибором, цилиндр с гвилем растер кожу на бедре, перед глазами плыли цветные круги, но Иегуда заставил себя двигаться дальше, несмотря на то, что желание было одно – лечь тут же на холодный изразцовый пол и умереть. Шаг…. Еще шаг…. Третий….
– Ну, вот… – хрип Элезара встретил его, как только он шагнул на площадку перед балюстрадой. – Теперь все в сборе….
Трое беглецов жались к ограждению, за которым уже начинала сереть Иудейская пустыня. Говорили, что именно эта площадка была любимым местом самого Ирода в те дни, когда он посещал свое детище – неприступную Мецаду. В часы вечерней прохлады или в тихие предрассветные часы царь Иудеи сидел на краю площадки и смотрел на то, как Асфальтовое озеро расцвечивается яркими красками, как бегут по скалам розовые тени и скользит по глянцу воды лодка перевозчика.
Сегодня здесь лежали мертвые тела, хлопьями летал пепел от сгоревших занавесей, и пламя пожирало старую мебель, помнившую тяжесть великого царя.
Бнаю поддерживали двое – теперь Иегуда мог рассмотреть их хорошо – совсем юная девушка с огромными, в пол-лица, глазами, сверкающими даже в темноте, и невысокий мальчишка с тонкими чертами лица, перепуганный до безрассудной смелости. Деваться им троим было некуда, за балюстрадой начиналась пропасть в несколько сотен метров глубиной, на дне которой горели квадраты разбитых римлянами лагерей.
Лагеря уже не спали и, хотя к Левку для штурма выдвинулся только лишь Десятый «Сокрушительный» легион, остальные тоже не бездельничали – готовились поддержать атакующие силы. На западной стороне крепости все кипело – осадная башня заполнилась людьми, колонны выстроились в боевые порядки, а стрелки стали к снаряженным «скорпионам». Все было готово к последней атаке: и оружие, и дух. Флавий Сильва уже занял свое место на правом фланге «Фрезентиса» – он был облачен в расписанный золотом нагрудник, шлем с красным плюмажём, на плечах красовался белый с алым плащ. Гладко выбритое лицо выглядело сурово, и эту мужественную суровость не портили ни шрам, ни чуть опущенное веко и брезгливый перекос узких губ.