Иеромонах улыбнулся и махнул ему рукой — иди, мол. Леонид отправился к колодцу, недоумевая, чего это отцу Михаилу так спешно вода понадобилась. Улыбка старика показалась ему виноватой, взмах руки — прощальным.
Земля была темной, небо же еще не погасло. В его синеве стали проступать звезды. Брат Леонид смотрел на них и умилялся: свет негасимый, костры небесные, чистый белый огонь. Голова у него покруживалась. Не спеша шел он с полным ведром обратно к отцу Михаилу.
Приблизившись к срубу, Леонид увидел на тропинке шагах в двадцати от иеромонаха еще кого-то. Кто это был, знаменский разглядеть не мог. Он ускорил шаг и тут услышал с задворка женский крик. «Василиса!» — определил он и побежал по тропинке, обливая ноги водой из ведра. Брат Леонид оказался на задворке в тот момент, когда Василиса замахнулась на отца Михаила, все так же сидевшего на камне. В руке у атаманши было полено.
— Стой! — закричал Леонид.
Василиса резко опустила полено. Старик рухнул на землю. Атаманша обернулась на Знаменского и в следующий миг уже нацелилась на него. Леонид схватился за ведро обеими руками, отскочил в сторону и окатил ее водой. Василиса отпрянула и, потеряв равновесие, упала. Леонид бросился к отцу Михаилу. Тот лежал маленький, бездыханный. Из его темени текла кровь.
* * *
В последний месяц своего пребывания в Москве мне надо было много ездить по городу, и я взял напрокат «жигули». В начале мая я приехал на нем в АКИП. Оставить машину поблизости от входа оказалось невозможным. Я обнаружил место несколько поодаль, в коротком тупике. Там по обе стороны стояло уже несколько автомобилей. Я проехал в самый конец и припарковался.
Поднимая ручной тормоз, я увидел в зеркало знакомую асимметричную фигуру: Парамахин. Он подошел к «москвичу» на противоположной стороне. Не знаю почему, но мне захотелось посмотреть, как он водит машину. Я повернул свое зеркало так, чтобы было удобно наблюдать, и остался ждать, пока архивист отъедет. Но странное дело, сев в свой «москвич», Парамахин снял очки и остался сидеть. Меня он не видел.
Прошло несколько минут, но завотделом и не думал уезжать: он кого-то дожидался. Продолжать дальше следить за ним стало совсем неприлично, но и выйти теперь вдруг из машины было неловко: о том, чтобы пройти мимо него незамеченным в узком безлюдном тупике, не могло быть и речи. Пока я искал выход из дурацкого положения, оно усугубилось еще больше: в переулке появилась Сова.
Она подошла к машине Парамахина, села в нее и так же, как и он, сняла очки. Минуту-две они разговаривали, потом Парамахин обнял Сову и прижал ее к себе.
Я достал свои записи и стал их читать — заняться мне больше было нечем. Время от времени я был вынужден поглядывать на архивистов, чтобы контролировать ситуацию. Так продолжалось минут пятнадцать. Наконец Сова вышла из машины и оставила Парамахина одного, а через пару минут ушел и он. Я так и просидел незамеченным. Подождав еще немного, я отправился в АКИП. Сову я там не увидел — в тот день в зале дежурила Мальчик.
Свидание Парамахина и Совы не шло у меня из головы. И здесь факты не увязывались друг с другом. Не те это были люди, чтобы заводить на работе простую интрижку. Что за странный роман? Когда и как они сблизились? Парамахин, между прочим, носит обручальное кольцо.
Я вспомнил удивлявшие меня перемены во внешности и поведении Совы. Они появились где-то в середине марта, после… Нет, я не хотел сразу соединять одно с другим — ЧП и ЧЛ: «чрезвычайное происшествие» и «чрезвычайную любовь». Я взялся искать другие возможные варианты. В каких обстоятельствах завязалась любовная связь угрюмой библиотекарши и ироничного заведующего? Как они вообще могли оказаться наедине? Остались однажды после работы с неоконченными делами и были случайно закрыты в АКИПе рассеянным милиционером? Или же они оказались как-то вместе за столом на дне рождения одного из сотрудников отдела? Пара бокалов вина развязала языки, разговор перешел на личное, разжег интерес друг к другу… Нет, это не вязалось.
Я решил подойти с другого конца: что их могло сблизить? Уж конечно, не вид спорта. Может быть, сексуальная неудовлетворенность? Теоретически возможно, но я чувствовал: не то, опять не то. Все версии не выдерживали логических доводов или были психологически уязвимы. Все, кроме одной — той, что напрашивалась сама собой: Сову и Парамахина соединило «Откровение огня». Это было логично, соответствовало их характерам, увязывалось с обстоятельствами.
Однако и этот вариант при дальнейшем анализе обнаружил слабое место. Допустим, что в тот день, когда с моей помощью обнаружилась пропажа «самой интригующей древнерусской рукописи», они оба почувствовали одну и ту же муку — но не кинулись же они друг другу в объятия только из-за этого! Конструкции не хватало еще какого-то опорного элемента — без него она шаталась. Уж не нашли ли Парамахин и Сова каким-то образом «Откровение»? Нашли — и держат это в тайне ото всех? Тайны сближают даже врагов.
Парамахин работал в книжной торговле, и у него остались связи с букинистами, соображал я дальше. Нет, не то, не то. Не станет Парамахин тайно продавать «Откровение огня», да и какие деньги он за него может получить? Это Москва, а не Нью-Йорк. Скорее, он присвоит рукопись себе, он ведь библиоман, фанатик… Но идти на такое в его положении?! Нет, это было бы слишком глупо. Может, он прячет «Откровение» в ожидании моего отъезда, чтобы потом заявить о себе как о первооткрывателе кенергийской рукописи? И это выглядело глупо — ведь я и из Голландии могу обнаружить такое грубое надувательство и устроить скандал…
Окончательно заблудившись среди логических доводов, я заключил: «Наверное, это и правда любовь. Потому и необъяснимо».
Моя следующая встреча с Совой произошла через неделю. Я приехал в АКИП к открытию и собирался проработать там целый день. В зале дежурила как раз она.
— Давно вас не было видно! Я уже думала, что вы уехали, — приветствовала меня библиотекарша. Дежурные слова, но из ее уст их было услышать приятно.
— Я уезжаю 3 июня. Зайду к вам еще раз-два — и все.
— Вас будет здесь не хватать. — Сова мило улыбнулась. Приятная девушка, не подумаешь теперь, что она когда-то была подвержена ипохондрии.
— Уже готова опись сборника О517?
— Еще нет.
— Ваш заведующий то верит в подмену, то нет. А как вы?
— Мое мнение не изменилось, — сказала она и отвела от меня взгляд. Я успел в нем уловить что-то странное. В следующий момент я сделал то, чего делать не собирался: я взял со стола чистый бланк требования, записал номер телефона на моем этаже в общежитии и номер своей комнаты, после чего протянул бланк Сове:
— На всякий случай. Вдруг в ближайшее время что-то изменится.
— В ближайшее время ничего не изменится, — сказала она, кладя мой листок в карман.
Многое изменилось уже в тот же день. Я прервал работу в читальном зале, чтобы пообедать, и, когда вернулся, увидел в вестибюле на первом этаже молодого человека, прикреплявшего к стене афишку. Я приостановился, чтобы ее прочитать, и узнал, что через неделю созывалось общее комсомольское собрание АКИПа. В повестке дня были подготовка к городской конференции и персональное дело. Фамилия, указанная во втором пункте, была женская: Н. Демьянова.