И снова Джон Роби, казалось, не был удивлен приходу Миллера.
— Детектив Миллер… — сухо приветствовал он его, открыв дверь.
— Профессор Роби… — ответил Миллер.
Повисла неловкая тишина, Роби на секунду опустил взгляд.
— Я полагаю, у вас возникли новые вопросы.
— Нет, новых вопросов нет. Я пришел с ответами. — Миллер с трудом улыбнулся. — Не совсем с ответами, это скорее информация, которая не имеет смысла, и я решил объясниться.
Миллер глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться, собраться. Он хотел, чтобы все прошло тихо и спокойно.
Роби открыл дверь шире и отступил в сторону.
— Заходите, детектив Миллер.
Миллер сделал шаг вперед, потом еще один, потом еще. Он прошел мимо Роби и, когда услышал, как закрылась дверь, понял, что назад пути нет.
— Проходите, — сказал Роби. — Проходите и расскажите, о чем речь.
Миллер пропустил вперед хозяина и последовал за ним в комнату в глубине квартиры. Темный ковер, у правой стены диван, окно слева выходит на стену соседнего дома. Стены оклеены обоями коричневато-желтоватого цвета. На стене напротив двери Миллер заметил несколько выполненных пером рисунков в металлических рамках. Всего рисунков было восемь, каждый размером не более четверти листа.
— Вы любите искусство, детектив Миллер? — спросил Роби.
Миллер кивнул.
— Это, конечно же, репродукции, но очень качественные. Вы слышали об Альбрехте Дюрере?
— Да, я слышал о Дюрере.
— Это наброски его гравюр «Рыцарь, смерть и дьявол», «Святой Иероним в келье», «Меланхолия». Та, что в самом верху, взята из серии «Апокалипсис».
— Это нечто, — сказал Миллер.
Роби улыбнулся.
— Более чем нечто, — негромко сказал он, и хотя предполагалось, что его слова должны звучать иронично, Миллер этого не почувствовал.
— Пожалуйста, садитесь, — сказал Роби и указал на диван. — Хотите выпить?
Миллер покачал головой.
— Нет, профессор, спасибо.
Роби взял стул у стены и поставил его с другой стороны кофейного столика.
— Вы живете здесь один? — спросил Миллер.
Роби улыбнулся.
— Вы знаете, что да. В противном случае какой же из вас детектив?
Миллер пытался решить, с чего начать. Он с трудом понимал, что именно хочет сказать.
Роби облегчил ему задачу.
— Я вас проверил, — сказал он. — Когда мы расстались сегодня днем, я отправился в библиотеку, просмотрел газеты, нашел статью об убийстве Шеридан и теперь понимаю, кем вы меня считаете.
Миллер открыл рот, чтобы возразить.
— Все в порядке, — сказал Роби. — Я не обижаюсь. Я понимаю то, что вы делаете, и, что важнее, почему это должно быть сделано. Вы выполняете свою работу, верно?
— Верно, — согласился Миллер. — Я выполняю свою работу.
— И вы считаете, что я могу вам помочь, — либо тем, что окажусь убийцей, либо тем, что я знал эту Шеридан и смогу понять, почему выбрали именно ее?
Миллер немного наклонился вперед и в упор посмотрел на Роби.
— У нас пять мертвых женщин. Первая погибла…
— В марте, — прервал его Роби. — Вторая в июле, еще одна в августе. Кэтрин Шеридан убили пять дней назад, а эту женщину, о которой вы упоминали раньше, Наташу Джойс, два дня назад.
— Я думал, вы ничего об этом не знаете.
— Я и не знал. До тех пор, пока не появились вы. Тогда я навел справки.
— Вы читали газеты в библиотеке.
— Да.
— В какой библиотеке?
Роби рассмеялся.
— Какое это имеет значение?
— Доставьте мне удовольствие, профессор.
— В библиотеке Карнеги. Знаете такую?
— Знаю. Хорошо знаю. И если я завтра пойду туда с утра и поговорю с…
— Джулией Гибб? — спросил Роби. — И спросите ее, был ли я в библиотеке сегодня, интересовался ли я газетными статьями о Ленточном Убийце, сможет ли она подтвердить мое присутствие там и то, что я брал именно те газеты, в которых писали о Ленточном Убийце? И что Кэтрин Шеридан заходила в библиотеку в день своей смерти? Скажет ли она вам это? Да, скажет, детектив Миллер, слово в слово.
— Значит, вы с ней знакомы?
— Да, детектив, я ее знаю. Я преподаватель и часто посещаю библиотеку…
— Вы когда-нибудь встречали там Кэтрин Шеридан?
— Я такого не припоминаю.
— Как долго вы пользуетесь библиотекой?
— Все время, что работаю в этом колледже.
— То есть?
— Я говорил вам. Я работаю в Маунт-Вернон с мая девяносто восьмого года.
— А до этого?
— Я преподавал в другом месте.
— В другом колледже?
— Это есть в моем резюме, которое, как я знаю, вам передал Алан Эджвуд.
Миллер помолчал минуту, откинулся на спинку дивана и попытался расслабиться.
— Скажите мне, профессор, что вы испытываете, думая об этих убийствах?
— Что я испытываю? Вероятно, то же, что и большинство людей.
— А именно?
— Я не знаю. Ощущение ужаса, наверное. Ощущение трагедии. Я смотрю на это как мужчина, возможно, потому, что мы в целом считаем, что если нам доведется столкнуться с подобным человеком, то мы сможем дать ему отпор. Что мы будем лучше подготовлены для сопротивления. Поэтому превалирующее чувство — бесчувствие.
— Бесчувствие?
Роби улыбнулся.
— Уверенность, что меня это не коснется. Никогда. Бесчувствие. Несравненная способность, которой мы все обладаем, — делать вид, что такие вещи случаются только с другими и они, скорее всего, их заслужили. Мы очень хорошо умеем убеждать себя, что подобное происходит где-то там и, пока мы туда не смотрим, нам не придется иметь с этим дело.
— Я имею с этим дело.
Роби кивнул.
— И я.
— Каким образом вы с этим сталкиваетесь? — спросил Миллер.
— У меня любознательная натура, детектив Миллер. Вы приходите и спрашиваете, где я был тогда-то. Вы намекаете на то, что я что-то знаю. Вы упоминаете имена женщин, которые мне неизвестны, а потом уходите. Я это так просто не оставляю. Я хочу знать, что вы думаете. С чего вы решили, что я способен на такое. Мне интересно, что во мне наталкивает вас на подобные суждения. Я любопытен. Я смотрю. Я слушаю. Я пытаюсь понять.
— Из того, что вы слышали и прочли в газетах, каково ваше впечатление от того, с чем я имею дело?