— Эй, приятель, ты как? — окликнул меня Дорэн. — Что-то вид у тебя неважнецкий.
Тор, не пытаясь подойти ближе, так и стоял в дверях трейлера. Его пистолет по-прежнему оставался в кобуре. Эми неподвижно лежала на земле позади Дорэна. Я старался не смотреть на нее. Ведь стоило мне только ее увидеть, как меня так и тянуло броситься к ней. Однако я не мог себе этого позволить — неизвестно, что бы сделал Дорэн в этом случае, а рисковать ее жизнью я не имел права.
Гальончи, очнувшись, попробовал отползти в сторону, отталкиваясь локтями и волоча непослушное тело по грязной земле.
— А знаешь, сколько раз за это время я подумывал прикончить тебя? — прохрипел он, обращаясь к Дорэну. Голос его был едва слышным, но было видно, что и это стоит ему огромных усилий.
— Да? — осклабился Дорэн. — Что ж, можешь теперь кусать себе локти, потому что больше этого шанса у тебя не будет. Перри рассказал мне, что ты отхватил жирный куш за то, что разделался с Джефферсоном, полмиллиона, верно? — Дорэн неодобрительно поцокал языком — точь-в-точь строгая мамаша, укоряющая свое чадо. Почему-то мне стало противно. — А мне и слова не сказал. Нехорошо. Поделись ты со мной, и меня бы давно тут не было. Пожадничал, верно? Ну и зря, потому что теперь мне очень хочется узнать, кто же тебе за это заплатил.
Гальончи ничего не ответил, но на скулах его заходили желваки, а нижняя челюсть ощутимо дрогнула, как будто он силился что-то сказать, но не мог. Пальцы руки заскребли по земле. Я никак не мог понять, что он делает, потом заметил, как он судорожно сжал комок грязи, да так и замер.
— Так кто это был, а? — Дорэн, наклонившись к Гальончи, приставил к его голове револьвер. — Слышь, приятель, ты ведь еще не умер. Подумаешь, дырка в груди, ну и что? Поверь моему слову, от этого ты не помрешь. Ей-богу, мне случалось видать и похуже, а через месяц-другой эти парни уже были как новенькие. А вот этот пистолет видишь? Вот что тебя убьет, понял? Потому что, если ты сию же минуту не скажешь мне правду, я пущу тебе пулю в лоб. Ну, кто тебе заплатил?
— Пол Брукс.
Он произнес это без колебаний. Впрочем, я заранее знал, что так и будет. Гальончи был человеком, не отягощенным особыми моральными принципами, — обычный наемный убийца, единственными весомыми аргументами в его глазах были две вещи: деньги и пистолет. И вот теперь, когда Дорэн привел ему один из них, Гальончи не намерен был запираться. В том мире, в котором он жил, такие аргументы всегда срабатывают безотказно.
Дорэн покосился на меня через плечо.
— Ты говорил, что догадался, кто это был. Сказал, что не уверен, однако догадываешься, кто ему заплатил. Он правду говорит? Это Брукс?
— Да. Это он.
— Пол Брукс, значит, — задумчиво протянул Дорэн. — Сын того типа, которому принадлежала винокурня, где убили Монику, верно?
— Да.
— Если он заплатил тебе… если это он убил Монику, тогда, черт возьми, с какого боку тут оказался Джефферсон? — Это было адресовано Гальончи, не мне.
Гальончи осторожно втянул в себя воздух, потом так же осторожно и медленно выдохнул — было заметно, каких трудов ему это стоит. Он не ответил. Выждав пару секунд, Дорэн склонился к нему и сунул дуло револьвера в его рану.
Он сделал какое-то движение, и Гальончи взвыл. Кусая губы, он истошно выл, и рычал, и пытался отодвинуться в сторону, отползти от своего мучителя, но Дорэн не дал ему это сделать. До этой минуты я не испытывал к Гальончи особой жалости — ведь он похитил Эми, он собирался убить ее и сделал бы это без колебаний, если бы Дорэн ему не помешал. Но этот звериный, полный мучительной боли вой и его искаженное страданием лицо заставили все внутри меня сжаться. Я почувствовал, как в желудке у меня вдруг точно появился ледяной ком, и отвернулся в сторону, чтобы не смотреть на это.
— Мы ждем ответа, — напомнил Дорэн. Голос его звучал мягко, чуть ли не вкрадчиво.
Гальончи долго не мог отдышаться — втягивал в себя воздух дрожащими губами, борясь с невыносимой болью. Дорэн терпеливо ждал, пока он заговорит.
— Я не знал, что это он убил ее. Ну, вначале не знал, — поправился Гальончи. — До того вечера, когда Джефферсон послал меня убить тебя. Я спросил, чем это ты ему так насолил, помнишь? Почему у тебя на него зуб? Ты тогда рассказал мне о его сыне. Сказал, ты уверен, что на самом деле это он убил ту девушку, потому что если это не сынок Джефферсона, то тогда с чего бы он из кожи лез, стараясь повесить на тебя это убийство. Поэтому-то я так и удивился.
— Но ведь ты был с ними в доме, где жила Моника Хит, — вмешался я. — Вы приехали туда втроем: ты, старший Брукс и Джефферсон, помнишь? Ты не мог не знать, кого ты выгораживаешь.
— Нет. Джефферсон сказал… — Гальончи глотнув воздуху. — Он тогда как-то неопределенно сказал… вроде в ту ночь на той вечеринке был кто-то еще: то ли приятель этого Брукса, то ли тот, кто на него работал. Сказал, что, мол, мне необязательно знать все детали. И к тому же дал мне достаточно денег, чтобы я согласился и не лез к нему с дальнейшими расспросами. Ну я и заткнулся.
Это было длинное объяснение, и он совсем выдохся, пока рассказывал нам, как все произошло. Откинувшись, он провел языком по пересохшим, растрескавшимся губам и долго лежал так, зажмурившись. Было видно, что боль он испытывает дикую и что с каждой минутой она становится все мучительнее.
— Ты еще не закончил, — напомнил Дорэн. — Что было дальше? Давай, парень, не молчи, мы слушаем.
Через мгновение Гальончи снова заговорил — только на этот раз глаза его оставались закрытыми.
— Я снова приехал к Джефферсону и сказал ему… сказал, что мне известно про его сына и что теперь ему придется заплатить мне гораздо больше, чем какие-то жалкие пятьдесят штук. Сообщил ему, что знаю: его сын не убивал ту девушку. Он-то думал, что ты охотишься за ним, потому что в свое время он повесил на тебя ее убийство и сделал так, что ты угодил за решетку, и за его сыном, поскольку тот ему помогал. Но, когда он узнал о том, что ты на самом деле думаешь… что ты поверил, что это его сынок ее прикончил, тогда все разом изменилось. Джефферсон точно рехнулся: принялся кричать, что пойдет в полицию, объяснит им, как все было на самом деле, пообещал, что возьмет всю вину на себя, даже если после этого его отправят на скамью подсудимых. Он хотел, чтобы я снова разыскал тебя и уговорил взять те пятьдесят тысяч, которые ты хотел от него получить. А еще он хотел, чтобы я сказал тебе, что он во всем сознается и тебя отпустят — ну, словом, что он все уладит. Я предупредил его, что мне эта его идея не по душе, ведь если он явится к копам и расскажет им все, как на духу, то очень скоро копы явятся ко мне.
Гальончи закашлялся, и, хотя глаза у него от боли едва не вылезли на лоб, я мимоходом отметил, что ни во рту, ни на губах у него крови не видно, — стало быть, внутреннего кровотечения у него нет и жизненно важные органы не задеты. Дорэн дал ему пару секунд, чтобы отдышаться, потом поднял пистолет и выразительным жестом махнул им в сторону раны на груди Гальончи. Видимо, намек был понят, потому что тот снова заговорил: