Он расслышал нарочитую тупость в голосе сзади:
— Что это за место?
И вспомнил жестокость в этом же голосе в лесу: мистер, тебя жена зовет. Он снова посмотрел на лицо, глядевшее в окно на деревья, и уже не отвлекался от него, пытаясь обратить эти глаза к себе, приказать им — смотри на меня. Он понял, что Бобби Андес смотрит не на Рэя, а на него, с легкой улыбкой, с намеком на улыбку.
Тони — не Андес — сказал:
— Ты знаешь это место.
Вот тогда Рэй на него посмотрел, долгим взглядом, а потом сказал:
— Как перед Богом, не знаю.
Но тупости уже не было. Теперь голос звучал иронически, а взгляд не был ни глупым, ни растерянным. Тони Гастингс смотрел на своего врага, как будто не было этих месяцев. Ему не надо вдумываться, поскольку и так понятно, что тот говорит: «Это что же, слушай, думаешь, ты меня прищучил? Да ты, малый, со своими копами только яму себе роешь, ничего у вас на меня нет, одни твои слова, которые в суде не пройдут, потому что подтвердить их нечем».
Они доехали до конца дороги. Где тогда были полицейские машины, все заросло свежей травой. В кустах Тони увиделась тягостная утрата неувиденного.
— Хотите выйти, Тони? — спросил Андес.
Хорошо, да. Он пошел к кустам, туда, где помнил, как увидел. Подходя, он вдруг осознал опасность обнаружить что-нибудь им принадлежавшее, просмотренное полицией и пролежавшее всю зиму. Эта вероятность испугала его, он подумал, что должен остановиться, но остановиться не смог. Он встал рядом с кустами и понял, что не знает точно, где они были. Бобби Андес взял его под локоть. Его глаза сияли.
Тони Гастингс подошел к окну и посмотрел на Рэя в машине.
— Я хочу знать, — сказал он. — В машине, когда вы их привезли, они были уже мертвые, или вы убили их здесь?
— Слушай, никого я не убивал. — Голос был мягкий и насмешливый.
— Тебе нечего нам сказать, а, Рэй? — спросил Андес.
— Я говорю — вы зря теряете время.
Тони Гастингс так не думал. Он все яснее осознавал обретенную им власть делать что пожелает. Когда они выехали на дорогу, Тони показал на канаву и сказал:
— Вот здесь вы хотели меня сбить.
Теперь Рэй не переставал скалиться так, чтобы Тони видел, а Андес — нет. Раз ты не соображаешь сойти с дороги. Чего ты тут вообще забыл? Я думал, тебе надо в твой летний дом в Мэне.
Они повернули на дорогу в гору, съехали с другой стороны, и у поворота Джордж остановился на обочине рядом с трейлером.
— Еще что, — сказал Рэй.
— Не желаешь заглянуть? — спросил Андес.
— Зачем это?
— Давай просто глянем.
Они пошли все вместе, Тони приотстал, — непредвиденное потрясение. Полицейский Джордж держал Рэя под руку, а Бобби Андес достал ключ и отпер дверь. Тони в страхе. Сейчас он увидит это место, столько раз виденное в воображении, но он не подготовлен, заходить ли ему? Бобби Андес включил внутри свет, свет вовлек его туда. Стены, на которых ему представлялся такой же ситец, из которого была занавеска на окне, — голые и серые. Маленькая кухонная плитка у двери, кровать с латунными столбиками, где, видимо, и нашлись отпечатки, мусорный ящик, полный газет.
— Полагаю, насиловали на кровати, — сказал Андес.
— Я никого никогда не насиловал.
— Да ладно, Рэй, у нас твое досье.
— Да черт, обвинение сняли. Я никого никогда не насиловал.
Тони встал у кровати перед Рэем. Он удивился, что она такая маленькая — как раскладушка со столбиками. И Рэй оказался чуточку ниже его.
— Я хочу знать, Рэй, — сказал он. — Все в точности, что вы с ними сделали. — Он удивился напору своих слов, словно в нем нарастало давление пара.
— Слушай, тебе придется кого другого спросить.
— Я хочу знать, что они говорили. Я хочу знать, что говорила Лора и что говорила Хелен. Кроме тебя, мне спросить некого.
Он глядел в упор в лицо Рэя: кровяные глаза, зубы не по размеру, ироническая ухмылка. Ну слушай, это у нас с ними личное. Ты где-то гулял. Раз тебе ума не хватило дойти сюда из леса. Не твое это дело вообще.
— Я хочу знать, как вы их убили. Я хочу знать, понимали ли они, что с ними будет. Я хочу знать, черт возьми.
Не-е, не надо тебе, слушай, такому-то, как ты, воспитанному на эдаком неприятии насилия и рукоприкладства. Вывернет еще наружу.
— Что им пришлось вытерпеть, Рэй. Я хочу знать, было ли им больно. Я хочу знать, что они чувствовали.
Нечего тебе это знать, сам ведь знаешь, что нечего.
— Отвечай, ублюдок.
— Мистер, вы не в своем уме, — сказал Рэй Маркус.
Голос, говоривший «мистер». Да бля, малый, не на что тебе жалиться. Я думал, ты с ними всё.
Глаза подхватили. Я тебе говорил, что она тебя зовет. Если б ты вышел, когда мы звали. Раз ты не можешь за них вступиться как надо. Черт, я думал, что одолжение тебе делаю.
Лицо было прямо перед ним, твердый подбородочек как бейсбольный мяч с прорехой, кривые зубы, плотоядный взгляд. И быстрая мысль; если бы он мог, да, он может, врасплох, чтобы не успели остановить, со всей силы, и вот. Бобби Андес сгреб Тони за руки и оттянул.
— Ну-ка, ну-ка.
Джордж убрал пистолет, потом нагнулся к Рэю, валявшемуся на полу рядом с плиткой. На лице Рэя была кровь, рот расквашен. Секунда. Потом Рэй взметнулся с пола, и Джордж ухватил его руки, заломил ему за спину, прогнул его, а Бобби Андес встал посередине. Наручники, быстро. Рэй с рукой у рта, все вокруг в крови.
Он орал Тони:
— Я тея зауу.
— Что он говорит?
— Он говорит, что засудит вас. Не волнуйтесь. В ближайшее время он никого судить не будет.
— Я ва вех зауу!
— Неразумно, Рэй. Видишь, что бывает за попытку к бегству.
— Эству? У, мля.
Рэй сцеплен наручниками с Джорджем; Андес потрепал его по плечу:
— Ничего страшного, Рэй, мы тебе стоматолога обеспечим. Захватишь его зуб, Джордж? — Он дал Рэю платок.
Они вернулись к машине.
— Теперь я поведу, — сказал Андес.
Джордж и Рэй, скованные наручниками, сели сзади, Тони — как раньше, впереди. Бобби Андес посмотрел на него, его глаза блестели.
— Неплохо, — сказал он. — Я не знал, что вы так можете.
Тони Гастингс, не помнивший, чтобы прежде кого-нибудь бил, чувствовал себя бесподобно. Лихо и празднично, его праведный гнев был утолен.
Сьюзен Морроу вмазывает кулаком в лицо Рэя Маркуса и опрокидывает его к плитке. Получай.
Она кладет рукопись. Пора прерваться на ночь, хотя останавливаться сейчас — смерти подобно. Еще один болезненный перебой наподобие развода, обусловленный неувязкой между законами чтения и законами жизни. Нельзя читать всю ночь, если на тебе такая ответственность, как на Сьюзен. А если все равно придется прерываться, не дочитав, то можно и здесь.