– А майонез действительно был в холодильнике под окном?
– Конечно, нет. Этот холодильник, а по сути, шкафчик под окном, у них давно не функционирует. В нем лежит прошлогоднее варенье и все такое… А майонез Эмма всегда хранила в нормальном холодильнике. «Разогрей курицу…» Получается, что она как бы с того света продолжает заботиться о нем и даже целует его в конце записки. А если бы Алексей страдал болезнью сердца?
– Но ведь не страдает?
– Нет, слава богу. Вот поэтому-то я и приехала к вам.
– А где посылка?
– На заднем сиденье. Вы можете забрать ее. Она не могла оставаться у Алексея. Он бы с ума сошел, если бы я оставила ее там… Может, вы выясните, откуда она была отправлена?
Она вышла из машины, открыла заднюю дверцу и достала большой пакет, в котором было что-то прямоугольное с острыми краями, похожее на ящик.
– Вот, держите. – Анна вручила ему пакет. – Я вот что думаю: а что, если эта ее поездка и эта посылка как-то связаны между собой? Ну разве все это не странно? Вадим Александрович, ну что вы так на меня смотрите? Вы думаете, что я сумасшедшая, которой нечего делать, и она водит вас за нос? Поверьте, я ничего не придумала!
– Что вы, я ничего такого и не предполагал… А смотрю я на вас так потому, что…
Она заглянула ему в глаза и, словно прочтя в них что-то, отвернулась. Несколько мгновений молчала. Вадим решил взять инициативу в свои руки:
– Понимаете, я следователь… Вы – сестра Майер. Все понятно. Но вы мне нравитесь, Анна. Быть может, поэтому я и смотрю на вас несколько иначе, чем если бы вы были просто посетительницей. Теперь вы понимаете?
Анна покраснела.
– Вадим Александрович, что вы такое говорите. У меня сестра погибла…
– Вы замужем? – Он уже не мог остановиться. Ему хотелось узнать о ней как можно больше.
– Нет. Я вдова. Но какое это, в сущности, имеет значение?
– Правильно, ровно никакого. Но все-таки… Значит, вы – свободная женщина?
– Всякая женщина свободна, равно как и мужчина. Разве вас этому еще не учили?
Теперь была его очередь краснеть. Да уж, жена успела научить его этому пониманию свободы в браке.
– Тогда спрошу конкретнее: сегодня вечером вы свободны?
– Вообще-то, я хотела навестить Алексея…
– Навестите, мы можем встретиться позже.
И тут ему стало дурно: он вдруг понял, что ему совершенно некуда будет привести эту роскошную женщину. Кафе и ресторан отметаются сразу. Там нет кроватей, диванов, кушеток и прочей подходящей мебели. Не к Валентине же ее вести! И тут вдруг до него донеслось:
– Я бы могла пригласить вас к себе, но у меня почти пустой бар… Я после похорон Эммочки все спиртное отдала Алексею…
Вадиму было неприятно, что Анна так часто упоминает имя своего зятя. Зять – это же не муж, в конце-то концов! Смутная догадка несколько охладила его пыл: а может, они любовники? Убили Эмму, а теперь валяют дурака? Но мысль как пришла, так и ушла, оставив в душе слабый след.
– Я спокойно отношусь к спиртному. Коньяк я принесу.
Он вдруг понял, что она имела в виду, когда сказала о том, что ее бар пуст. Вероятно, она еще не вполне готова к тому, чтобы принимать у себя мужчину – не может прийти в себя после смерти сестры. Но жизнь-то не остановилась, она продолжается. Безусловно, он понимал, что рассуждает как настоящий эгоист. Но ничего не мог с собой поделать. Он стоял рядом с женщиной и видел ее уже не только без пальто, но и без платья, без всего, и она показалась ему восхитительной.
– Вы мне хотя бы намекните, где вы живете, – улыбнулся он, не отрывая от нее глаз. – И телефон свой оставьте…
Когда она уехала, он еще некоторое время смотрел ей вслед. С одной стороны, он испытывал стыд за свою несдержанность, с другой – радость, потому что ему все же удалось уговорить ее встретиться с ним. И он знал, чувствовал, что встреча непременно состоится и что Анна Майер, эта маленькая хрупкая женщина с повадками чистенькой, аккуратной домашней кошки, не обманет его ожиданий и не превратит многообещающее свидание в вечер поэзии Серебряного века. Во всяком случае, он очень на это надеялся.
С большим, но совсем не тяжелым пакетом в руках он поднялся к себе в кабинет и достал посылку. Он не был уверен, что держит в руках вещдок. По его мнению, этого вдовца, Тарасова, просто кто-то изводил таким вот циничным образом. Но, с другой стороны, как могло случиться, что у этого человека оказалось платье погибшей Эммы? Возможно, это ошибка, и платье всего лишь копия настоящего платья…
Гарманов поймал себя на том, что его стали раздражать все эти платья Эммы Майер. Слишком уж много было разговоров и мыслей на эту тему. Тем не менее ящик он вскрыл, достал зеленое платье и разложил на столе. От него даже сейчас, после того как оно какое-то время пролежало в фанерном ящике, исходил слабый, но приятный аромат духов. Красивое платье из нежной зеленой трикотажной ткани, способной принять любую форму. Вадим взял его за плечики и встряхнул, чтобы представить себе, как выглядела Эмма Майер в этом платье живая. Судя по всему, у нее была стройная фигура. Тонкая талия, полная грудь и небольшой рост. И вот теперь ее нет, а он, следователь прокуратуры, словно какой-нибудь маньяк, держит в руках ее платье. Что он ответит, если к нему в кабинет кто-нибудь заглянет и увидит его с платьем в руках. Вещдок? Но тогда ему придется оформить его по всем правилам, а для этого вновь встретиться с Эммой… Вернее, с Анной. Эмма, Анна. Скорее всего, сестры были чем-то похожи. На то они и сестры.
Вадим уложил платье в пакет и сунул в свой кейс. А ящик сунул в сейф с мыслью о том, что если понадобится, то он выяснит, из какого именно почтового отделения эта посылка была отправлена. Но в душе он почему-то был уверен, что этого не произойдет и что эта посылка останется единственной в своем роде. Мало ли психически нездоровых людей в обществе, чтобы пытаться в каждом увидеть преступника? Может, это платье было украдено из квартиры Тарасова в момент похорон супруги. Обычно в такой траурный день квартира набивается народом, случайными людьми. Кто знает, может, среди них и затесался какой-нибудь идиот, который был в свое время влюблен в Эмму и после ее смерти решил отомстить ее мужу за то, что тот заставил жену вместо себя поехать на дачу закрывать розы…
Бред. Какой же это бред. Но и посылка тоже попахивает шизцой.
Он позвонил Валентине, спросил, как дела, как самочувствие, настроение и, получив ответ («Все отлично, готовлю ужин»), осторожно сказал, что задержится на работе, и предупредил лишний раз, чтобы она никому не открывала дверь.
– Не беспокойтесь за меня. Никому не открою.
– Тогда до вечера?
– До вечера…
Он решил, что она на самом деле чувствует себя вполне нормально. Это означало, что он со спокойной совестью может провести вечер в компании другой женщины. С этой мыслью он достал папки текущих дел и погрузился в работу. А около семи вечера, когда, голодный и уставший, посмотрел в окно и понял, что просидел за столом, не вставая, около четырех часов, он уже с несколько другим чувством, явно поостыв, принялся набирать номер телефона Майер. Мысль о том, что сейчас, когда голод заглушил все остальные чувства, ему придется ехать на другой конец Москвы, чтобы заниматься любовью с женщиной, вызывала досаду. Он достаточно хорошо знал себя, чтобы спрогнозировать дальнейший ход событий. Сейчас он приедет к Анне, и первое, что будет его беспокоить, это ужин. Накормит ли она его? Голодный он был, как правило, злой. А потому ему пришло в голову сначала заехать к Валентине, поужинать, а уже потом, сославшись на неотложные дела, навестить Майер. Так он и сделал.