Глава 1
Я пришла в себя в больнице. Открыла глаза и увидела тот самый воспетый во многих романах хрестоматийный белый больничный потолок, который одним своим видом навевает тоску и пробуждает мысли о смерти. Сказать, что у меня все болело, значило не сказать ничего. Потому что у меня раскалывалась голова, ломило все тело и саднило губы, которые я попыталась облизать своим шершавым и непослушным языком. Поскольку в обозримом мною пространстве я не находила ни одного человеческого лица, то мне не оставалось ничего другого, как произвести какой-нибудь звук, чтобы привлечь к себе внимание. И я исторгла из себя нечеловеческий сип, рычание, неопределенный гортанный звук, от которого у меня засаднило теперь уже в горле, а боль отдалась где-то в спине, словно мне прямо в позвоночник воткнули острую спицу. И почти тотчас же надо мной возникло круглое веснушчатое лицо, а палата словно бы наполнилась солнечным светом.
– Очнулась? Вот и хорошо. Привет! Меня зовут Таня. Я – медсестра, присматриваю за тобой. А тебя как зовут?
– Валентина, – прохрипела я.
– Вот и отлично: помнишь свое имя! А фамилию?
– Орлова.
– Все замечательно, Валентина Орлова. Как ты себя чувствуешь?
– Как мясо, провернутое в мясорубке, – сказала я чистую правду.
– Это ничего. Главное, что ты жива, – улыбнулась мне медсестра. – Ты что-нибудь помнишь?
Что я могла ей ответить? Я, как ни странно, многое помнила. Во-первых, свою квартиру на Сухаревке, запах свежей краски на лоджии, которую я выкрасила в активный зеленый цвет. Во-вторых, помнила, что вчера вечером в гастрономе я купила пакетик датского печенья и плитку шоколада, намереваясь провести вечер перед телевизором, смотря очередную серию своего любимого бразильского сериала. Все это, надо признаться, составляло мою интимную тайну, поскольку в том месте, где я работаю, считается дурным тоном смотреть подобную приторность. Мои коллеги по работе, как они уверяют, обращают свои взоры к телевизору лишь для того, чтобы посмотреть и послушать последние новости; особенно их интересует курс мировых валют и прочие финансово-экономические сводки. Многие дамы из нашей аналитическо-финансовой конторы сидят на диете и никогда не позволяют себе съесть прилюдно плитку шоколада. Это тоже считается у них дурным тоном. В обеденный перерыв они пробавляются яблоками и зеленым чаем, в то время как я тайно ото всех могу сжевать пачку печенья и угоститься конфетами. Не знаю, как кому, а мне это помогает жить и поддерживать хорошее настроение. И мне до лампочки все диеты, потому что я еще очень молода и мне рано истязать себя различными ограничениями – у меня фигура не хуже, чем у Мерилин Монро. Я бы хотела рассказать обо всем этом славной девушке Тане, но не успела. Отворилась дверь, и в палату вошел высокий представительный мужчина во всем черном. Плотный ворот его водолазки упирался в тяжелый волевой подбородок. Черные с проседью волосы, голубые бесстрастные глаза, гладкая кожа, синие от чисто выбритой щетины щеки, крупный прямой нос идеальной формы и какие-то по-детски пухлые и нежные розовые губы – таким я впервые увидела перед собой следователя по особо важным делам Вадима Александровича Гарманова. Увидела и испугалась. Первое, что пришло мне в голову, после того как он представился, – я совершила что-то противоправное. Но что именно, я не помнила. Но ведь что-то же произошло со мной, раз меня почтил своим присутствием такой серьезный человек. Когда он присел напротив меня на стул и еще раз представился, ожидая, вероятно, что и я назову ему свое имя, глаза мои против моей воли наполнились слезами. Вероятно, это была реакция моего организма на что-то такое, что мой организм, пусть даже на физиологическом уровне, помнил, а я – нет.
– Валентина, – назвала я свое имя. – Валентина Орлова. – И только тогда вдруг почувствовала, что мне трудно говорить, потому что щеки мои стягивает тугой бинт, который обматывает всю голову, давит на виски. – Послушайте, а что это со мной?
Мне показалось довольно странным, что этот человек в черном возник передо мной именно в тот момент, когда я пришла в себя. Или это было простое совпадение, или же он находился здесь долго и ждал, когда же я очнусь.
– Я бы хотел спросить у вас, помните ли вы что-нибудь из того, что произошло с вами три дня тому назад.
– Три дня? Но почему?.. Подождите… мне надо подумать. Ну да, вспомнила. Был обычный день, такой же, как всегда. Вторник, пятое ноября. Холодный, промозглый день. Я сидела в своей конторе, работала на компьютере до самого вечера, потом пришла домой, поужинала и стала смотреть телевизор. Говорю же, обычный день… Потом была среда, четверг…
– Вы знаете, какое сегодня число?
– Догадываюсь: восьмое, пятница.
– Да нет, Валентина, сегодня понедельник, одиннадцатое. А в пятницу ночью милицейский патруль подобрал вас на улице Бахрушина едва живую, с множеством ушибов, ссадин, порезов и сотрясением головы. Кроме того, вы подверглись насилию… Теперь догадываетесь, почему я здесь?
Предпоследняя фраза жгла каленым железом. Мне было стыдно перед этим голубоглазым следователем за то, что меня, оказывается, кто-то изнасиловал. Скажу больше: у меня в тот момент было такое ощущение, словно речь идет не обо мне, а о какой-то другой девушке, которую изнасиловали и привезли в больницу и которую теперь допрашивал следователь Гарманов. Мне было стыдно за нее. Ведь это не меня насиловали, раз я ничего не помнила.
– А вы уверены? – Я попыталась улыбнуться и представила себе, как же отвратительно я, должно быть, выглядела с этой кривой улыбкой на фоне засохших тугих бинтов. – Вы уверены, что это было насилие?
Здесь подала голос сестра Таня:
– Мы вас подлечим, и у вас будут дети, так что в этом плане вам переживать нечего. Кроме того, мы приняли ряд профилактических мер, чтобы вы не забеременели и не подцепили венерическое заболевание. А все остальное – до свадьбы заживет.
Я тотчас представила себе фрагмент американского кино и финал: пышную свадьбу с невестой в белом платье, испорченном пятнами крови на подоле… Заживет. Я снова идиотски улыбнулась. Меня меньше всего сейчас интересовали мои будущие дети и возможные венерические заболевания. Я смотрела на сидящего напротив меня мужчину и сгорала от стыда. Мне даже показалось, что мои бинты затлели и задымились от поднявшейся у меня температуры.
– Но я ничего не помню. Я совершенно ничего не помню. Меня никто не насиловал. Меня никто не резал. Никто не бил. Я после работы зашла в гастроном на Арбате, купила печенье и шоколад. Это все.
– Вас никто не подвозил?
– Нет, я села на троллейбус. Как обычно, – ко мне стала возвращаться моя прежняя уверенность и умение говорить быстро и по существу.
Я хотела крикнуть ему в лицо, что нельзя так обращаться с живыми людьми, лгать им в глаза и унижать их подобным образом… Но ведь я действительно лежала в больнице вся в бинтах и не могла пошевелиться от боли.