— Да.
Гриндель и герр Струве переглянулись.
— Любопытный способ выслеживать аптекарей, ворующих бальзам у Лелюхина, — задумчиво сказал Паррот. — Напрямую влияет на результат вылазки.
Аптекарь и Давид Иероним были, кажется, того же мнения.
Маликульмульк даже немного растерялся — пил он мало, в пьянстве его до сих пор не обвиняли, а после ночного торчания под амбаром горячительный напиток полезен для здоровья.
— Нет, я не был пьян, — наконец ответил он. — Я видел своими глазами, как бочата с бальзамом укладывали в сани. Но выследить эти сани нам не удалось из-за фрау Беренс, или кто там она на самом деле. Она сбежала из дома, где ее приютили, и украла тулуп с валенками. Я видел ее, когда она переходила реку, догнать не удалось. Она скрылась, как призрак, на берегу между амбарами, и сторожа клянутся, что не видели ее.
— А вы уверены, что это был не призрак? — спросил герр Струве.
— Уверен. Если бы призрак пил материальный сбитень с мадерой, напиток бы вылился на пол, — сказал Маликульмульк с такой уверенностью, будто каждый день угощал привидения горячительными напитками. — Благодарю вас, герр Струве. А теперь позвольте откланяться — я еще хочу зайти к Видау. Ее сиятельство велела пригласить фрау Софи на прогулку, приказала заложить свои большие сани — не смею ослушаться.
— Погодите, — Паррот вышел из-за стола с хрупким сооружением. — Отчего вы не спрашиваете меня, Крылов, к чему привели поиски Теодора Пауля?
— Оттого, что не хочу вводить вас в соблазн, Паррот, — ответил Маликульмульк. — Я спрошу — и вы начнете проповедовать с ученым видом, любуясь своей особой, а это — грех.
— Вы с Гринделем словно сговорились, — ледяным тоном произнес Паррот.
— Я где-то вычитал басенку. Если ты идешь по улице и один человек говорит тебе, что ты пьян, — не обращай внимания. Но если говорят десять человек — иди домой и проспись, — без лишней вежливости брякнул Маликульмульк.
— Не ссорьтесь, молодые люди, — призвал герр Струве. — Будь я красавицей, из-за которой вы готовы подраться, я сказал бы: успокойтесь, я вас всех люблю! И я действительно вас люблю, Бог мне свидетель… я уже в тех годах, когда лишь это имеет значение — способен ты любить людей или уже не способен…
Маликульмульк вспомнил Видау, который, кажется, пришел к тому же мнению — старца Видау, окруженного веселой молодежью, на которого красавица Софи — и та смотрит влюбленными глазами.
— Я не ссорюсь, — первым заговорил Паррот. — Я хочу лишь сказать этому господину, что обошел ближайшие аптеки и выяснил, на ком собрался жениться наш Теодор Пауль. У Преториуса есть две дочки, старшая — сущий крокодил. Вот ее он и выбрал.
— Преториус сошел с ума, если хочет отдать этому голодранцу свою Клерхен и аптеку Лебедя в придачу, — сказал герр Струве. — Не слушайте его, милый Иоганн, кто-то подшутил над Георгом Фридрихом. Я уже говорил ему, что это невозможно.
— Аптека Лебедя? — переспросил Маликульмульк. — Весьма любопытно…
— А что ж любопытного? Еще не было случая, чтобы аптекарская дочка осталась без жениха. Клерхен не должна хвататься обеими руками за первого встречного. Я вам вот что скажу — если бы я помер, не успев продать свою аптеку Давиду Иерониму, то и у моей безутешной вдовы тут же собрались бы под дверью кавалеры! А ведь ей уже шестьдесят! И знаете — она бы полгода спустя стала чьей-то молодой женой!
— Живите долго, милый учитель, — сказал Гриндель. — Живите столько, чтобы у вашей вдовы не нашлось ни одного жениха.
Маликульмульк задумчиво смотрел на ряды фаянсовых банок и бутылок. Аптека Лебедя… аптека шутников… ну-ка поглядим, как они будут шутить с начальником канцелярии его сиятельства…
Он позволил напоить себя горячим отваром шиповника и откланялся. Давид Иероним проводил его до дверей, Паррот же только кивнул и попрощался очень кратко. Паррот был обижен — или же нарочно выказывал обиду. Маликульмульк решил, что скорее — нарочно.
Аптека Лебедя была почти напротив аптеки Льва — каких-то сорок шагов наискосок через Сарайную.
А сейчас на сцене появляется Косолапый Жанно, решил Маликульмульк, тот Косолапый Жанно, лентяй и обжора, о котором рижане уже знают главное: князь Голицын держит его при себе из жалости и для развлечения. Пусть так. Тем более что — почти правда.
Он вошел и увидел за прилавком знакомца — Беньямина Готлиба Преториуса. Этот аптекарь был еще сравнительно молод — под сорок, но не вел дела самостоятельно — настоящим хозяином тут был его отец, Фридрих Даниэль. Если верить Парроту, Теодор Пауль ухаживал за сестрой Беньямина Готлиба и рассчитывал, что его возьмут в дело. Аптека — такое заведение, что необходимо всегда, а город понемногу растет, и если когда-нибудь снесут устаревшие укрепления, то расти будет быстро и бурно.
— Добрый день, герр Преториус, — сказал Косолапый Жанно. — У ее сиятельства маленький прием в замке, нужны конфеты всех сортов и сладкие сиропы. Я хочу выбрать самое лучшее.
Во всякой аптеке было не менее полусотни видов конфет — на выбор. Их можно было заказать в любом количестве. Беньямин Готлиб тут же стал доставать и выкладывать из банок на тарелку медовые конфеты с фруктами, ромовые конфеты с орехами и с изюмом, ягодные конфеты в белой и в розовой глазури, ягодные шоколадные конфеты и даже конфеты из вареного картофеля — самые недолговечные.
Косолапый Жанно, сидя у прилавка в распахнутой шубе, все их пробовал и делал ученые примечания, при этом неоднократно вытер липкие пальцы о колено и полу сюртука. Маликульмульк наблюдал за аптекарем — как будто у того на лице написано, где в Московском форштадте спрятаны бочата с краденым бальзамом.
Лицо было по-своему примечательное — из тех некрасивых мужских лиц, которые женщины предпочитают идеальным физиономиям. Нос крупноват, синие глаза глубоко посажены, подбородок узкий и острый, улыбка — полумесяцем, зубы неровные, однако имеется странное обаяние — и оно заменяет красоту.
Косолапый Жанно потребовал еще сиропов и бутылочку пресловутого бальзама (Маликульмульк надеялся, что это и будет ворованный бальзам), а также указал, какие конфеты возьмет — каждого сорта по три фунта. Беньямин Готлиб послал ученика в задние комнаты — взять товар, который уже имелся на складе.
Вернулся ученик не один — вместе с ним пришли Клерхен и Лотхен. Преториус сразу представил их господину канцелярскому начальнику — пришлось вставать, кланяться, улыбаться, говорить обязательную ахинею. Косолапый Жанно проделал все это с известной медвежьей грацией.
На вид Клерхен была лет на десять помоложе брата, сходство имелось несомненное, но обаяние отсутствовало напрочь. К тому же мужчине идет быть высоким и плечистым, а для женщины это сомнительные достоинства. Лотхен, самая младшая, была не старше двадцати пяти — а у нее острая мордочка с длинноватым носиком была даже красива.
Клерхен принесла на пробу еще свежеизготовленных конфет — их как раз с утра мастерили из клюквы и подсушивали в печке. Косолапый Жанно сказал комплимент ее ручкам, в которых даже кислое лесное яблочко превратилось бы в сладчайшее лакомство. В гостиной Варвары Васильевны за такой пошлый комплимент бы высмеяли — а в аптеке он сошел за французскую придворную галантность высшей пробы.