Я поразмыслила и неохотно признала, что других вариантов не вижу.
– Мансарда так мансарда!
Проводив Мика, отправившегося догонять Катерину и всех-всех-всех в Болгарии, я пошла с Адрианом и его собакой Буси, которая немного подняла мне настроение тем, что сама вызвалась понести мой узелок.
Городок Промахон отнюдь не производил впечатления процветающего.
Сразу за станцией вдоль путей тянулся покосившийся пограничный забор, нелепо торчали пустые, еще во время холодной войны покинутые сторожевые вышки.
Я уже начала опасаться, что в качестве обещанной мансарды получу в свое распоряжение площадку на таком вот насесте и вместо серенад и колыбельных буду всю ночь слушать мужественные окрики: «Стой, стрелять буду!» и лай верных Джульбарсов. Но Буси, бежавшая впереди, свернула в сторону от пограничной территории.
Минут двадцать мы странствовали по оврагам и перелескам, и местность вокруг становилась все более дикой, пока я не пожалела о том, что мне не постелили в пентхаусе на сторожевой вышке.
Потом деревья расступились, и я увидела старый фермерский дом, большой амбар с глухими стенами и окнами в крыше, цистерну на четырех ногах трехметровых столбов, проржавевший трактор без колес и деревянную беседку, ребра которой прогнулись под тяжестью бронзовых, в голубой патине, кистей винограда.
Собака Буси ускорилась, а Адриан указал мне на подходящий для «приземления» стожок и скрылся в доме. Потом он вышел из дома и направился в амбар. Потом вышел из амбара и двинулся в беседку. Потом вышел из беседки, постоял, озираясь, под брюхом четвероногой цистерны, зачем-то заглянул под днище стоявшего на пеньках трактора и потрусил в поля.
– Он не идиот? – задумалась моя грубая Тяпа.
– Ну, почему же сразу идиот? Есть ведь и другие диагнозы: дебил, кретин, олигофрен, имбецил, – своеобразно вступилась за бородача моя добрая Нюня.
Собака Буси произвела на нас впечатление гораздо более интеллектуальной личности, потому что не примкнула к метаниям хозяина, а направилась прямиком к своей будке и миске.
Некоторое время я наслаждалась пасторальными видами под размеренное собачье чавканье, вскоре сменившееся ровным посапыванием.
Потом явился бородач, а с ним – старушка с секатором и охапкой какой-то ботвы. Я ей понравилась – она даже показала Адриану большой палец. Обмениваясь взглядами, кивками и улыбками по взаимовыгодному курсу, мы прошли в амбар, и там я наконец получила обещанное: крышу над головой и подушку под голову.
Уснула я, кажется, еще до того, как хозяйка меня оставила.
Вчерашний день был насыщенным и нервным – один побег из кладовки чего стоил! – а ночевка на палубе не позволила мне как следует отдохнуть. Поэтому теперь, добравшись до удобной постели, я просто отключилась.
Мобильник мой, бедолага, совсем разрядился, а других средств связи с внешним миром у меня не имелось, хотя где-то совсем рядом курлыкали птички, и сквозь сон я подумала: если задержусь на этой верхотуре надолго, можно будет попробовать натаскать голубей как почтовых.
Снизу меня пару раз окликали по имени – возможно, звали к обеду и ужину, но я не смогла встать с постели.
Греческий бог сновидений Морфей выпустил меня из своих могучих объятий лишь затемно.
По крутой лесенке я спустилась на первый этаж. Нежилой, он не был освещен, только над дверью тускло светилась одна лампочка. В глубине просторного помещения до самого потолка громоздились какие-то округлые горы.
– Опять мешки! – припугнула меня Тяпа.
Я вышла наружу, в лиловую теплую ночь. Невидимая Буси приветственно тявкнула. Брякнула миска. Я поняла, что голодна, и с надеждой посмотрела на светящиеся окна дома.
Не будет ли с моей стороны слишком большой наглостью попросить немножечко еды? Деньги у меня есть, но вряд ли поблизости имеется общепит. Если хозяйка меня не накормит, придется нелегально питаться от щедрот виноградной беседки и морковных полей.
Обходя островки каких-то ароматных цветов, я подошла к окну и заглянула в комнату, оказавшуюся просторной кухней. Взгляд моментально выхватил из общей идиллической картины толстостенную кастрюлю с запотевшей стеклянной крышкой и керамическое блюдо с горой зеленых яблок и сиреневых слив. Я сглотнула слюнки.
Бабуля-домовладелица и бородач-постоялец сидели за столом спиной к окну, лицом к телевизору. Старушка покойно сложила руки на столе, Адриан застелил колени куском брезента и, энергично вращая кистью, ввинчивал сапожную иглу в подошву расклеившегося башмака. Мягко светил торшер под кружевным с бахромой абажуром – любимого цвета маэстро Ля Бина, бодро рокотал телевизионный диктор.
Сцена была такая уютная, словно ее выстроили в Голливуде специально для съемок внезапного нападения на мирных землян «чужих», вампиров, зомби и прочей нечисти.
Я поежилась и оглянулась: по железной логике классического ужастика, чудовища должны были вломиться в окно – в водопаде битого стекла, в мантиях оборванных занавесок, с плетями вьюнков на когтях… Мне не хотелось случайно оказаться на пути вражеского нашествия.
Опасных монстров во мраке за своей спиной я не увидела, но интуитивное ожидание внезапной катастрофы оправдалось.
Внезапно на телеэкране произошла пугающая перемена. Вальяжного диктора смыло заставкой экстренных новостей, и в студии появилась напряженная девушка со строгой прической.
Глаза у строгой девушки были суженные, а губы кривились, словно она только что проглотила живую жабу и теперь нечеловеческим напряжением всех лицевых мускулов не позволяет ей выбраться обратно. Тревожно блямкнула музыкальная отбивка, и дикторшу прорвало.
Пугающе тараща глаза, она длинной очередью выпалила новость, и на экране пошли кадры, снятые явно не профессиональным оператором: бегущие врассыпную люди, обломки каких-то конструкций, крупным планом – чье-то перекошенное ужасом лицо, и вид на город, особенно эффектный благодаря круто заваленной линии горизонта.
В левом нижнем углу тревожно заморгали красные буквы: Istanbul.
– Теракт в Стамбуле? – предположила моя Тяпа.
Снова показалась дикторша, распираемая жабой рвущейся на простор эфира шокирующей информации. Протарахтела еще пару фраз и растаяла в зыбкой мути черно-белого видео, снятого с одной точки – не иначе камерой наблюдения.
Изображение немного приблизилось и застыло, показав смотровую площадку, подобием балкона нависавшую над пропастью, и людей на ней. Границы кадра съехались в окошко, отмечая на картинке фигуру в балахонистом этническом платье. Затем изображение ожило, платье вспорхнуло вверх и комом полетело за ограждение. У парапета осталась голая женщина с распущенными волосами.
Люди, находившиеся на площадке, отпрянули, вокруг обнаженной дамы моментально образовалась пустота.
– Еще бы! Турция хоть и позиционирует себя как светское государство, но это все же мусульманская страна с достаточно строгими нравами! – прокомментировала моя образованная Нюня. – Это вам не Европа, где никого уже не удивляют социальные протесты с голой грудью, в Турции за такой эксгибиционизм можно ого-го как загреметь!