Озеро тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Рут Ренделл cтр.№ 50

Комната погрузилась в темноту, если не считать яростного красного свечения настенного нагревателя, и все окрасилось в алые тона — воздух, мебель и Тим, спиною прижавшийся к двери, демон, падший ангел, разрисованный красным светом. Он снова бросился на Урбана, ударил в лицо, но на этот раз Мартин схватил его за плечи, стиснул худую и твердую грудную клетку. На мгновение они замерли, вцепившись друг в друга, потом рухнули на пол и, не размыкая объятий, покатились в темноту по толстому ковру, старому и потертому.

Тим пытался схватить его за плечи и ударить головой о пол. Но Мартин был сильнее. Больше и тяжелее Тима, крепче. Он схватил запястья Сейджа и завел их ему за спину, обхватив его тело руками.

Вместе с этим успехом, с усмирением Тима, его охватило необычайное волнение. Он боролся с Тимом, делал то, о чем мечтал в своих снах. Прикосновение жесткого тела Тима, трение, когда он извивался, пытаясь вырваться, и они перекатывались по полу, объятие, такое крепкое, словно их тела проникли друг в друга и слились в одно — от всего этого он возбудился. Страсть пылала так жарко, что на ее фоне отношения с Франческой выглядели бледными и холодными.

Ему было все равно, понял Сейдж или нет. Мартин отбросил всякую осторожность, перестал сдерживать себя. Хриплым шепотом он произнес имя Тима, и сопротивление ослабло. У Мартина перехватило дыхание, и он уже не мог ничего с собой поделать — прижал губы к губам Тима и поцеловал долгим, жадным поцелуем. Разрядка, которую принес этот поцелуй, казалось, унесла с собой все заботы и тревоги. Он откатился от Тима и замер, уткнувшись лицом в пол.

Тим встал первым. И сделал то, что сделал бы на эшафоте или при раннем оповещении о водородной бомбе. Закурил «Голуаз». Уголок рта у него дернулся, и он скривился, как будто подмигивая Мартину. Урбана переполнял стыд, а все заботы и тревоги вернулись на место. Он поднялся и сел, сгорбившись, на кресло у нагревателя.

— Не включай свет.

— Ладно, если ты не хочешь.

— Мне очень жаль, что так получилось. Я имею в виду, теперь. — Мартин пытался совладать с заплетающимся языком. Он старался разглядеть Тима сквозь красную полутьму, смотреть ему в глаза и говорить связно. Это было почти невозможно. — Не могу объяснить, почему я это сделал.

— Это все солдатский джин. Дело в том, что он предназначен для гвардейцев, а ты сам знаешь, какая у них репутация.

— Я не гомосексуалист, не гей, или как там их называют.

— Это был джин, любовь моя, — сказал Тим.

Он присел на край стола. Мартин сумел сфокусировать на нем взгляд; если он и покраснел, то при таком освещении этого видно не было.

— А может, и гей, — тихо сказал он. — Просто я об этом не знал. Скажи, Тим, почему вдруг обнаружилось столько вещей, о которых я не знал и которых не замечал?

— «Человечество идет по тонкому льду над ужасающей бездной». Помню, я произносил тебе эту цитату еще до того, как все началось. Мы оба упали и разбились, не так ли?

Мартин кивнул. Он все ещё чувствовал смущение и стыд, но в то же время его обволакивало тепло, которое не имело отношения к нагревателю. Он любил Тима — теперь сомнения исчезли. И то, что сделал Тим, уже не имело значения.

— Та квартира, в которую должна была переехать Франческа… ты ее можешь забирать. Я хочу, чтобы она перешла к тебе.

— Разве она твоя, чтобы дарить, дорогой мой?

— Ну, я… — Официально, по закону — нет. А значение имело только то, что официально, по закону.

— Полагаю, ее разделят между четырьмя наследниками. У Франчески был муж, ребенок и родители. Что-то получит Линдси, а большая часть, как мне кажется, достанется Расселу Брауну.

— Тим, я дам тебе… — Что? У него ничего не осталось. — Я хочу что-нибудь сделать. Мы оба потеряли Франческу, и это должно нас сблизить, это должно… Чему ты улыбаешься?

— Твоей наивности.

— Не понимаю, почему желание помочь человеку, перед которым ты в долгу, — это наивность. Послушай, я могу продать свою квартиру и купить где-нибудь маленький домик… ну, не самый роскошный… и ты можешь взять Линдси и жить там вместе со мной, и… Мы должны быть друзьями, Тим.

— Неужели, мой дорогой? Я заставил тебя страдать, а мы не любим тех, кому причинили боль. — Тим пересек комнату и включил общий свет. Он был ярким, слепящим, бескомпромиссным. — Я очень сожалею о том, что сделал, горько раскаиваюсь, но сожаления не заставят меня полюбить тебя. У меня и в мыслях нет жить с тобой в одном доме, а если ты предложишь мне деньги, я откажусь. — Он потушил сигарету и закашлялся. — Тебе пора домой. Я должен забрать Линдси и уложить ее спать.

Мартин встал. У него было такое ощущение, что его ударили по лицу чем-то холодным и мокрым, например мокрыми перчатками.

— И это все? — с трудом выговорил он. — Нам больше нечего друг другу сказать?

Тим не ответил. Они вышли в ледяной и сырой коридор; откуда-то сверху донесся плач и детский голос:

— Линдси хочет к папе.

Тим открыл парадную дверь.

— Расследование закончилось сегодня. Несчастный случай. Кремация в понедельник в три часа, в Голдерс-Грин. Теплый прием будет оказан всем мужьям — официальным, воображаемым, будущим и гражданским.

Мартин, не оглядываясь, спустился по ступенькам и вышел на улицу. Он слышал, как закрылась дверь. Голова его гудела от шока, растерянности и джина.

Пятнадцать минут восьмого. Он пробыл у Тима меньше часа. За эти сорок пять или пятьдесят минут изменилась вся его жизнь — прошлое, настоящее и будущее. Как будто мир наклонился, и Мартин съехал по склону — и, задыхаясь, повис на руках над пропастью. Или, как выразился Тим, тонкий лед проломился.

Разболелась голова. Он выпил много того джина, наверное, целый бокал. Но Мартин не чувствовал опьянения — только тошноту, головную боль и опустошенность. Он очень устал, но понимал, что не сможет заснуть; ему казалось, что сон покинул его навсегда.

Он долго сидел в машине на Самфир-роуд. И уехал только потому, что опасался, как бы Тим не вышел из дома и не увидел его. Но тут же остановился на одной из улиц, которую кратер разоренной земли превратил в тупик.

Уже стемнело, а заваленный мусором пустырь был ничем не освещен. Виднелись лишь его границы — усеянная точками света зазубренная линия горизонта из черных крыш на фоне залитого багровыми разводами неба. Франческа жила здесь, каждое утро выходила отсюда и каждый вечер сюда возвращалась. Это казалось Мартину невероятно странным, недоступным для понимания. Она мертва, причем уже почти неделю. В своей смерти она как будто вернулась к нему, словно не было этого ужасного предательства. Откуда Тиму знать, что она чувствовала? Какими бы ни были ее первоначальные мотивы, она в конечном итоге могла предпочесть нового мужчину старому?

Находя некое порочное удовлетворение в факте смерти Франчески — это чувство пришло к нему вместе с осознанием, — Мартин обнаружил, что способен думать о ней с нежностью и жалостью. Они не были бы счастливы вместе, по крайней мере, долго — теперь он это понимал. Наконец он начинает понимать себя…