Испытательный срок - читать онлайн книгу. Автор: Павел Нилин cтр.№ 22

- Поехали, - сказал Жур, залезая в "Фадей". - Кажется, все вышли.

"А как же тот ребенок?" - хотел спросить Егоров. Но не решился спросить. А спросить хотелось.

Воробейчик взглянул на растерянное лицо Егорова и засмеялся.

- Ребенка-то что же не берешь? А он тебя признал за родителя. Какие бывают бессовестные отцы...

- Ну и что? Я его возьму, - сказал Егоров и посмотрел на Жура. - Можно, я его возьму?..

- Как хочешь, - сказал Жур. И нахмурился. Или это показалось Егорову, что Жур нахмурился.

Егоров побежал наверх. Он укутал мальчика байковым одеялом. Потом снял свою телогрейку, укрыл его еще телогрейкой. И в одном черном куцем пиджачке выбежал на улицу.

В автобусе смеялись. Только Жур не смеялся, но он и не смотрел на Егорова. Видимо, ему было неприятно это странное поведение стажера.

А Водянков вынул из-под сиденья телячью шкуру и протянул Егорову.

- Ты укройся сам-то. Простынешь...

Зайцев опять сидел с Журом.

Жур спросил его:

- Ну как, Сережа, нравится тебе работа?

- Боевая, - весело откликнулся Зайцев. - Я такое дело вообще люблю...

- А тебе нравится? - спросил Жур Егорова. Надо было спросить и Егорова, уж если он спросил Зайцева.

- Ничего, - ответил Егоров.

- Ничего - это дырка, пустота, - сердито проговорил Жур. И смуглое лицо его как окаменело.

- Тебе надо бы, Егоров, в детский дом поступить, - насмешливо посоветовал Воробейчик.

- Ну, кто же меня туда примет?

- А если б приняли, пошел бы?

- Ну, откуда я знаю...

- Значит, тебе не нравится наша работа? - еще строже спросил Жур. - Ты скажи прямо...

- Нет, ничего, - повторил Егоров. - Я же говорю, ничего. Работать можно. Только, конечно...

- Это многим неинтересно, - сказал Жур. - Никому не интересно мусор убирать. Но кому-то же это надо делать покуда. И надо учиться так делать, чтобы мусор убирать, но самому не измараться. Надо вот это уметь...

- А мне все было интересно сегодня, - признался Зайцев. - Только я сперва думал, товарищ Жур, что вы нас с Егоровым предупредите, как все будет, и скажете, как действовать.

- А меня и всех прочих работников бандиты тоже что-то не предупреждают, - усмехнулся Жур. - И не говорят, как надо с ними действовать. И раньше мне никто ничего не говорил. Я как вернулся с фронта, вышел из госпиталя, меня направили на эту работу, так вот сразу и пошло.

- Но вы все-таки на фронте были, на гражданской войне, - как бы позавидовал Зайцев. - И потом, может быть, читали специальные книги...

- Читал, - подтвердил Жур.

Зайцев вынул из-за пазухи книгу господина Сигимицу, начальника тайной полиции. Он, оказывается, и на операцию ее захватил.

И не только Жур, светя фонариком, подержал и полистал эту книгу в автобусе, но и Водянков, и Воробейчик, и другие.

Воробейчик даже сильно заинтересовался.

- Это вот какая книга, - показал он большой палец. - Ты дай мне ее хоть на денек. Я тебе тоже что-нибудь дам...

- Пустяки это, детские пустяки, - кивнул на книгу Жур. - Я такие тоже читал. Нет в них ничего нового. - Он потрогал Зайцева за колено. - Тут понимаешь, Серега, в чем дело? Все, что говорится в этой книжке насчет мускулатуры, - это, конечно, все, может, даже правильно. Но ведь кроме мускулатуры еще многое требуется в нашем занятии. Например, ум и совесть. А про совесть много ли там говорится, в этой книге?

- Про совесть? - почему-то смутился Зайцев. - Про совесть я чего-то не помню...

- Вот видишь. А совесть нам требуется в нашем занятии почти что на каждом шагу, поскольку нам выданы, чувствуешь, - большие права...

Жур вынул левой рукой из кармана жестяную коробочку с табаком и стал скручивать на колене папироску из газетной бумаги. Табак у него рассыпался.

- Давайте я вам скручу, - предложил Зайцев.

- Нет, спасибо, - отказался Жур. - Мне хочется самому. Я так стал практиковаться еще в больнице. Меня учили инвалиды. Иногда у меня получается, иногда нет...

На этот раз получилось. Жур закурил и сказал:

- Мне вот сегодня дедушка Ожерельев в сердцах напомнил, что я бывший молотобоец и меня, мол, в старое время, при царе или при том же Колчаке, не взяли бы в сыщики. Это, положим, он брешет, что не взяли бы. Взять-то бы взяли. Не такая уж это высокая должность. Но при Колчаке или вообще в старое время все это было куда проще. Все шло, одним словом, как вроде по заведенному порядку. А сейчас это надо как-то по-новому налаживать. А как? Вот опять же этот дедушка Ожерельев, уже прижатый нами сейчас, все старался побольнее меня уколоть, даже отца моего вспомнил, как он говорит, - хохла. А мне бы, по-умному-то, надо было промолчать, поскольку я тут выступаю в данный момент как представитель власти, представитель, можно сказать, государства. А я вдруг чуть не пустился с ним в перебранку. И вот сейчас жалею...

- Жалеете?

- Ну да, жалею. Вышло, как будто я с ним личные счеты свожу, с этим дедушкой, ну его к черту. - Жур приподнял край брезента и плюнул на улицу. - А это нехорошо и глупо. И опасно. Ну, конечно, мы живые люди и у нас могут быть разные личные счеты. Но мы не должны в наши личные счеты вмешивать государство. А у меня вышло со стариком, - я это сам заметил, не очень красиво. Я начал было серчать. А серчать нельзя, если ты представитель власти и хочешь делать все по закону...

- Да по закону его бы стукнуть надо, этого дедушку паршивого, - сказал Зайцев. - Стукнуть - и все, чтобы он не вонял.

- Стукнуть-то это проще всего, Серега. И легче всего, - очень пристально посмотрел на Зайцева Жур. - Труднее разобраться как следует, разобраться и понять...

А в чем разобраться и что понять, Жур не объясняет. Глубоко затягивается и долго молчит. Потом говорит снова:

- Нету книги, к сожалению, в которой бы все было указано, как делать и понимать. До всего надо додумываться самим, своей башкой. Все самим надо пробовать. И не бояться, если другой раз обожжешься. Без этого ничему ведь не научишься.

Мальчик, угревшись на руках у Егорова, крепко уснул. И Егоров, казалось, забыв про него, внимательно и даже с удивлением слушал Жура, как все мы слушали в детстве, в юности разных чем-то удививших нас людей, встретившихся нам на разных жизненных перепутьях.

И, не подозревая об этом впоследствии, мы легко усваивали и усваиваем многое из характеров этих людей, прошедших мимо нас, ушедших навсегда, но продолжающих существовать и действовать не столько в нашей памяти, сколько в наших поступках и в наших душевных движениях.

Конечно, Егоров потом забудет во всех подробностях эту ночь. Забудет, как дребезжал на ухабах старенький автобус фирмы "Фиат", прозванный для простоты "Фадеем". Забудет и подлого дедушку Ожерельева и отчаянного мерзавца его сына Пашку. Забудет и продушенного духами, хорошим табаком и самогоном нэпмана - совладельца фирмы "Петр Штейн и компания. Мануфактура и конфекцион". Забудет и многие слова, говоренные Журом. И даже многие мысли, высказанные им, забудет. Но что-то необходимое для жизни все-таки отложится, отслоится в самом сердце и в глубинах сознания молодого человека, и это будет называться потом жизненным опытом. За жизненный опыт, однако, придется еще заплатить дорогой ценой, придется еще многое пережить, узнать и услышать...