— Охотно верю, — пробормотала я, вспоминая обилие разносолов.
Уж на чем-чем, а на еде здесь не экономили.
Одновременно в голове ярко вспыхнула картинка прошедшего обеда. И, главное, лорд Дрюкль со своими одами. Меня передернуло.
Решив, что еще раз испытывать свои нервы и выдержку сегодня не готова, я попросила:
— Насчет блюд особых пожеланий нет, пусть готовит на свое усмотрение. Ужинать я буду у себя.
— У себя? — Самандар всплеснул руками. — Но леди Глория, леди Семеш очень не любит, когда пропускают семейный ужин!
«Надо же, печаль какая — опять я родственничков расстрою. Как бы у них приступа гастрита на нервной почве не случилось», — мысленно хмыкнула я. Вслух же отрезала:
— Мне все равно, что любит или не любит леди Семеш. Я устала и хочу остаток вечера провести в одиночестве.
Послышался печальный вздох.
— Как будет угодно, леди Глория, — со всем возможным трагизмом ответил управляющий, после чего неуклюже поклонился и вышел.
А через четверть часа дородная пожилая женщина с надетым поверх строгого платья белым накрахмаленным передником принесла Его. Ужин. Именно так, с большой буквы, ибо по-другому ароматное изобилие, въехавшее в комнату на длинном серебряном столике-каталке, назвать было нельзя.
Здесь обнаружился и жареный перепел с яблоками, и три вида салатов, и горка хрустящего золотистого картофеля на гарнир, и грибной жульен. Корзинка разнообразной выпечки соседствовала с фруктовыми десертами, а венчала это великолепие бутылка вина. Марочного, дорогого.
И вот это все — одной мне?
Я растерянно посмотрела на служанку, совершенно искренне решив, что та ошиблась дверью. Однако поймав мой взгляд, та лишь улыбнулась и принялась перечислять поданные блюда.
— Вот перепелка, сочная, молодая, только часа три назад как подбили, извольте откушать. А вот картошечка молодая. Своя, не из всяких там столичных хранилищ-холодильников, в которых годами продукты залеживаются. Соусы, вот, обязательно попробуйте, наш повар такие рецепты знает — самому королю не стыдно подать! И вот еще… и… и…
Прервать женщину не было никакой возможности. Оставалось смиренно слушать до конца и попутно вспоминать Винсента, который, в отличие от меня, точно оценил бы этот ужин. А когда служанка все-таки замолчала, совершенно искренне ей признаться:
— Я столько не съем. Даже половину.
— Но как же! — Она всплеснула руками. — Леди Глория, вам просто необходимо кушать, иначе откуда силы-то брать? Ваш батюшка, вот, отменным аппетитом обладал. Да и родственники ваши тоже… а вы такая бледненькая, худенькая!
Голос женщины был наполнен такой искренней заботой и беспокойством, словно перед ней дите находилось. Причем дите упрямое и голодное, которое просто необходимо откормить.
И как ей возразить-то, чтоб не обидеть? Ссориться с прислугой ну совершенно не хочется. Видно же, что от доброты душевной старается, а не лебезит, как управляющий.
— Послушайте, э-э… простите, не знаю вашего имени…
— Аглая, — живо представилась та. — При поварской порядком уж лет сорок как заведую. Еще батюшку вашего выкармливала.
Я слабо улыбнулась, понимая, что с такой кормилицей у любого аппетит отменным станет. Выбора у него не будет.
— Послушайте, Аглая, я вам и повару очень благодарна, и верю, что блюда очень вкусные. Но я действительно не привыкла много есть перед сном. Мой отец был мужчиной и воином. Наши э-э потребности в еде сравнивать несколько некорректно. Поэтому давайте договоримся на будущее, что ужин для меня должен быть легким. И вина я практически не пью, лучше чай. У вас ведь наверняка есть какие-нибудь полезные травяные сборы? Для бодрости, например, или еще что?
Тактика переключения заботы женщины на конкретную цель оказалась верной. Аглая на мгновение задумалась, а потом просветлела лицом и заверила:
— Разумеется! У меня прабабка знатной травницей в графстве была.
— Вот и замечательно. Значит, давайте переходить на полезный рацион питания, — обрадовалась я и вполголоса добавила: — Мне совсем не хочется через пару месяцев стать похожей на лорда Дрюкля.
Аглая окинула меня быстрым оценивающим взглядом и хмыкнула.
— Как будет угодно, леди Глория. В таком случае, позвольте, я схожу за чаем.
Она поклонилась и вышла, а ужин… ужин остался. Весь такой ароматный и манящий. Вкусный!
Сглотнув, я обреченно вздохнула и потянулась к вилке. Пусть все и не съем, но попробую обязательно.
И попробовала! За полчаса надегустировалась так, что чай в себя заливала с большим трудом. А убирающая тарелки Аглая в этот момент выглядела абсолютно счастливой и, кажется, гордилась собой. Ну как же — уговорила-таки, накормила непутевую деточку!
«Нет, больше никаких тотальных дегустаций. Иначе организм и впрямь начнет принимать идеальную форму шара», — решила я и зевнула.
Вместе с ощущением чрезмерной сытости закономерно пришла и сонливость. Что ж, день был напряженным, и завтрашний, уверена, будет не легче.
Простившись с Аглаей, я быстро переоделась в ночнушку и забралась в кровать. Светокристаллы послушно погасли, погрузив комнату в сумрак, рассеиваемый лишь светом луны. Со стороны приоткрытого окна тянуло приятной прохладой. Ощущая непередаваемый уют мягкой постели и легкого одеяла, я снова зевнула и закрыла глаза, твердо намереваясь открыть их уже утром…
Не тут-то было!
Потому что ровно в этот момент откуда-то с улицы раздалось громкое, пронзительное треньканье!
«Какого?..»
Треньканье повторилось, а затем зычный голос распевно проорал:
— О, дева ясная! Позволь слух твой ублажить одой!
Дрюкль! Не может быть! Мне это кажется. Просто кажется!
— Отринь тенета сна ночного и словно горлица в окно… — голос прервался, перебитый особенно звонким треньканьем, и послышалась приглушенная ругань.
Я мысленно взвыла и натянула на голову подушку.
Не помогло. Голос ворвался в уши и через нее:
— О, выгляни в окошко, дева! Смиренно здесь, перед тобой, стою я, страхи ночные презрев!
Страхи он презрел! Вот гад! Сейчас будут ему страхи!
Скрипнув зубами, я поднялась с кровати и подошла к окну. Искренне хотела высказать ночному певуну много «хорошего», но, едва выглянула наружу, злость на Дрюкля испарилась сама собой. Напротив, я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться в голос.
Молодой лорд был одет по всем канонам ночного соблазнителя. На нем был черный бархатный камзол и нахлобученный на голову берет с пушистым белым пером. Толстенные ляжки Дрюкля обтягивали короткие панталоны, могучие икры старались прорвать тонкую ткань белых чулок, а башмаки сияли в лунном свете начищенными пряжками. В довершении образа на задранном ко мне лице темнела карнавальная полумаска.