Сингапурский квартет - читать онлайн книгу. Автор: Валериан Скворцов cтр.№ 18

Отец торопился убраться из Яркенда, хотя рана затягивалась плохо. Удалось купить трех лошадей у солдат отступавшей на юг, в сторону Бирмы, второй дивизии генералиссимуса Чан Кайши. Пять недель двигались осыпающимися тропами, задыхаясь на высокогорье. В Непале обменяли несколько слитков на шесть килограммов драгоценных камней. Дальше, на юге, прибыль от перепродажи пестрых кристаллов получилась тройная. В Таиланде Лин Цзяо попытался в районе Чианграя купить сортовой опиум «пять пятерок». Но у деревни, где заключались такие сделки, из-под обрыва, будто злые духи «пхи», возникли трое в куцых клешах и стеганых фуфайках. Карабины висели на животах дулами вниз. Ножи в бамбуковых ножнах примотаны к ляжкам. Без единого слова или жеста исчезли, как и появились, словно провалившись в пропасть за кромкой обрыва, над которой ветер раскачивал стебли с головками дикого мака. Отец немедленно развернулся…

На лаосской территории, потом во Вьетнаме, в Каобанге, Клео ощутил, как велика родина. Обогнув с юга полмира, они вернулись к её границам. Вывески всюду писались иероглифами, хотя купцы говорили на юньнаньском наречии, разбирать которое оказалось не просто. Из Хайфона, северо-вьетнамского порта, спускались на юг на французском пароходе. Шла вторая осень с тех пор, как они выехали из Пекина. Над морем водили хороводы летающие рыбы. В городе Хюэ, где ржавые борта парохода отражались в изумрудном глубоководье устья реки Ароматной, Клео вдруг понял язык, на котором перекликались кули, принимавшие груз на лодки. В порту вьетнамской королевской столицы унизительную работу выполняли соотечественники за миску риса.

— Посмотри на них, сын, и запомни, — сказал Лин Цзяо. — Они будут гнуть спину несколько лет, чтобы вернуть долг за оплату дороги из Китая до этих мест. Шестнадцать часов в день сновать с тяжестями… Для большинства вообще лучше бы вернуться на родные поля, но там красные… Запомни этих трудяг! Не продавай свое время, как они. Продавай товар!

Ночью Клео, прислушиваясь к клокотанию моря за металлической обшивкой, лежал с открытыми глазами в темноте каюты, слушая хрипловатое дыхание отца на нижней койке. Жилеты со слитками, засаленные, провонявшие, закатанные в джутовые мешки, уложенные в изголовье, напоминали о тысячах ли, которые они проделали из сердца Поднебесной в эти варварские окраины. А впереди лежали новые дороги и страны, где, как говорил отец, нет снегов и песков, и под ногами людей, обутых в сандалии, жирнейшая в мире земля, на которой растут райские плоды, где обычай предписывает иметь четырех жен, а иностранцы становятся князьями.

За спиной Клео были пустыня и горы. Теперь он пересекал море. Он казался себе крепким, способным завладеть богатством и вернуться домой, как сказал покойный мастер-караванщик Цинь, могущественным и сильным…

А Лин Цзяо слабел. Его выматывали рана и чужбина, где он был никто. Клео подметил вялость отца ещё в Хайфоне, где бывший депутат пристрастился следить по газетам за новостями на ипподроме. Он делал ставки словно сидел на трибуне, тщательно взвешивая возможности лошадей и жокеев. Хватал следующие выпуски и либо радовался несуществующему выигрышу, либо отчаивался из-за такого же проигрыша. Рассуждал о несправедливости судьбы, взяточничестве владельцев конюшен, пересказывал сплетни о бесчинствах зазнавшихся жокеев. У отца появилась и другая странность. Он закрывался на несколько замков и, сидя с ногами на деревянной кровати, пересчитывал золотые слитки.

В Сайгоне они устроились в Шолоне, чайнатауне, близ церкви святой Катерины. Снова появились газетные кипы. Теперь отец вырезал передовицы, в которых конкурирующие листки поносили друг друга. Над кроватью повесил в рамке статью из «Южного всемирного вестника». В ней рассказывалось, как в декабре 1949 года, уже после захвата Мао Цзедуном Пекина, Чан Кайши, отходивший со своими силами на юг, отправился на рыбалку в Чэнду. Первый же заброс сети принес карпа пяти футов длины. Генералиссимус расценил улов как предзнаменование и сказал, намекая на политическую ситуацию, что «последнее слово не сказано». Разменивая очередной слиток на кредитки, Лин Цзяо, страшившийся проесть остатки своего золотого запаса, теперь бормотал:

— Последнее слово не сказано!

В день, когда по настоянию генерального консула Тайваня, именовавшегося консулом Китайской республики, китайским эмигрантам во Французском Индокитае предоставили право экстерриториальности, Лин Цзяо позвонил в консульство и напомнил о своем депутатстве. Чиновник, попросив подождать, продержал его с трубкой возле уха минут десять, после чего раздались сигналы отбоя… Результат пережитого унижения был странен: бывший депутат и отъявленный великоханьский шовинист отправил сына в школу, где преподавали на французском.

Но чему было учиться у напыщенных прощелыг, вьетнамских преподавателей?

Клео выработал навык, уставившись на классную доску, спать с открытыми глазами или размышлять о своем. Оживлялся иногда на математике. Интерес вызывали задачи про такое-то число мешков с рисом, купленных за столько-то пиастров, перевезенных на рисорушку и проданных за такую-то сумму «подсчитайте полученную прибыль».

Дважды или трижды в неделю Клео ездил на паровом трамвае во французскую часть Сайгона. На бульварах Соммы, Шарнэ и Боннар, на проспекте Зиа Лонга, площадях Гарнье и Пиньо де Боэн, на узкой роскошной Катина обретались, вне сомнения, небожители. У собора Клео впервые в жизни ощутил аромат европейских духов. Ему исполнилось восемнадцать. Вьетнамка, источавшая райский запах, втиснулась, томно изгибаясь, в крохотное такси и укатила в сторону набережной — там высилась гостиница «Мажестик», обиталище совсем уж верховных богов. Они обладали золотом, но, в отличие от отца, который тоже обладал им, наслаждались богатством, не дожидаясь, когда будет сказано последнее слово…

Иногда Клео усаживался в липучее пластиковое кресло в холле гостиницы «Каравелла» в верхней части Катина. Рубашка и брюки из белой фланели, европейская шляпа с синей лентой служили достоверным пропуском. Подслушивал, запоминал, сопоставлял внешний вид людей и повадку. Пробирался и в «Мажестик», вращающиеся двери которого охраняли европейцы. Другие отели — «Восточных добродетелей» и «Новый сад несомненных достоинств», прибежище состоятельных холостяков, — он освоил раньше.

Основной вывод относительно белых заключался в том, что большинство, оказавшись в Азии, не отличают правду от лжи.

Обычно Клео принимали за сына состоятельного купца, гида, иногда полицейского осведомителя. Ему удавалось многое, если он оставался внутренне хладнокровным и внешне невозмутимым. Однажды в ливень, накрывший Сайгон, Клео провел два часа в операционном зале Индокитайского банка. Он не вызвал тревоги даже у французских жандармов возле стальной сетки, за которой совершались операции с наличностью и другими ценностями. Клео вдруг сообразил: этот банк — место для белых, и если его охраняют внутри, то значит, от белых же…

Воры-азиаты шныряли на рынках, улицах, подстерегали жертвы в магазинах и ресторанах, кишели на толкучках. Если в роскошных гостиницах и, конечно, банках, где азиатскому отребью делать нечего, жулики и водились — а не водиться там, где для кражи все имелось в изобилии, они не могли, — то эти жулики несомненно были белыми. Клео иногда думал, что по внешнему виду он смог бы выявить некоторых. Но полной уверенности не ощущал. Трудным оказывалось подметить детали европейского костюма или повадку. Все французы казались одинаково грубы и одинаково роскошно одеты, если носили галстук… Клео не решался идти на сближение, даже когда чувствовал и видел, что перед ним действительно вор, белый вор.