— Поверьте, Эндрю, нам есть о чём поговорить, — сказал Чарльз, не оборачиваясь. И я вынужден был ему поверить.
Чуть поодаль от входа в отель нас ожидала машина. Не «Роллс-Ройс» с золотыми ручками и не коллекционный «Бентли», как это принято в шпионских фильмах, а самая обычная японская машинка, каких на улицах Лондона попадается девяносто девять штук на каждую сотню.
— У вас есть при себе телефон? — поинтересовался Чарльз, когда мы оказались внутри автомобиля.
Повинуясь молчаливой команде моего спутника, шофёр ловко вписал нашу машину в густую череду прочих «авто», и уже через мгновение нас целиком поглотил вечерний поток лондонских автолюбителей. Кстати, за рулём сидел не кто иной, как Джерри Сен, сменивший свой легкомысленный утренний наряд на тёмный деловой костюм. Я молча кивнул.
— Некоторое время он не будет работать, — предупредил Чарльз. — В этой машине стоит оборудование, позволяющее не опасаться современной электроники. Но, увы, при этом оно глушит всё подряд, в том числе и сотовые телефоны. Я уже дважды попадал из-за этого в неловкое положение.
— Чарльз, — перебил я его, — оставьте в покое мой телефон. Для начала давайте познакомимся заново. Мне не слишком многое о вас известно, и теперь я уже не знаю, какая часть того, что вы о себе рассказывали, является правдой. Кто вы, Чарльз?
Сложив перед собой ладони, он задумчиво потирал кончик носа указательными пальцами, при этом искоса поглядывая на меня. Извечная проблема всех шпионов, привычка к недомолвкам и таинственности, которая со временем становится второй натурой. Вот и сейчас он явно решал, какую именно часть правды надлежит мне сообщить, чтобы, не обидев меня, не наговорить при этом лишнего.
— Моё настоящее имя вам ничего не скажет, — прервал, наконец, молчание Чарльз. — То имя, которое вам известно, ничуть не хуже, да и я к нему привык за это время. Вы, вероятно, уже догадались, что я имею отношение к МИ-6?
— По-моему, самое непосредственное отношение, — подтвердил я. — Возможно, вы даже руководите этой службой. Или мне показалось?
— Ну нет, — засмеялся Чарльз. — Скорее, я стою во главе, наряду с другими, куда более влиятельными людьми. Скажем так: я возглавляю один из отделов нашей разведки, который занимается наименее известными широкой общественности делами.
— Слишком туманно, — заметил я. — Под этим может скрываться всё что угодно, начиная с организации антиправительственных заговоров и заканчивая гаданием на кофейной гуще.
— Именно так, — серьёзно кивнул Чарльз. — Вы, мой друг, весьма точно охарактеризовали весь диапазон нашей деятельности.
— Тогда я не совсем понимаю, при чём здесь моя скромная персона. Раз вы на меня вышли, то вам должно быть известно, что я уже давно отошёл от дел? В настоящее время я добропорядочный гражданин без вредных привычек, и самое рискованное занятие, которое я могу себе позволить, — это давать бесплатные советы по выращиванию бонсай. Кстати, меня такое положение устраивает.
— Да, да, — согласился Чарльз, — это мне известно. Мне также известно, что сейчас на территории Соединённого Королевства найдётся не больше десятка специалистов, равных вам по уровню подготовки. Ваше происхождение, родственные связи, служба в КГБ… Афганистан, Эфиопия, Ливия… Наши Северные графства, наконец. Эндрю, вы же прекрасно знаете, что люди нашей профессии не отходят от дел до тех пор, пока они востребованы. А вы нам сейчас нужны, очень нужны.
Так-с… Мои детство, отрочество, юность, зрелость и прочую гадость мы, похоже, уже обсудили. Слава Богам, что моему собеседнику хватило ума не вдаваться в детали. И так понятно, что ему известно обо мне всё. Век господства информации, будь он неладен… Теперь наступало время для главного вопроса всех времён и народов: на кой чёрт всё это нужно?
— Чего вы хотите от меня, Чарльз? — спросил я, проникновенно глядя в его глаза.
Ничуть не смутившись, англичанин ответил:
— Сотрудничества. У нас возникла серьёзная проблема. Вы можете помочь в её решении. Точнее, только вам известно, как именно можно решить эту задачу.
«Ничего себе!» — мысленно присвистнул я. Всё шло к тому, что мне назначена роль почётного спасителя человечества наряду с Суперменом, Бэтманом и, простите, Горбачёвым. Интересно, а моё мнение при этом учитывалось?
— Простите, Чарльз, но всё это звучит несколько… несерьёзно. Я представляю себе возможности секретных служб Великобритании, рядом с которыми моя скромная персона выглядит просто смешно. Чем я могу помочь вам ?
— Вы можете опознать человека, которого не могут найти все европейские спецслужбы. Да и американцы пока только говорят о своих успехах.
— Да о чём вы? — едва не взвыл я. — Кого я могу опознать? Мне известен только один террорист, за которым гонялись все спецслужбы мира — Ильич Рамирес Санчес, иначе говоря — Шакал! Но Шакал уже несколько лет сидит во французской тюрьме, пишет статьи в толстые журналы и изучает биржевые операции. О чём вы говорите?
Мне показалось, что даже невозмутимый Сен, сидевший за рулём, заметно напрягся, столкнувшись с таким бурным всплеском эмоций. Однако на Чарльза моя звучная тирада не произвела ни малейшего впечатления. Задумчиво глядя на меня, он с сожалением констатировал:
— Такова цена добровольного затворничества, мой друг. Вы отстали от жизни.
— Вот только давайте без этого, — огрызнулся я. — Вспомните о своём можжевельнике.
Никак не отреагировав на мой выпад, Чарльз спросил:
— Вам что-нибудь говорит имя — Абу аль-Хауль?
— Естественно. Насколько я помню, по-арабски это означает «Отец Ужаса». Так на Востоке называют Сфинкса.
— Да, — согласился Чарльз. — Так было раньше. До тех пор, пока не появился человек, который, с точки зрения тех же самых арабов, оказался вполне достоин этого имени.
— Не знаком, — твёрдо заявил я. — Слышу впервые в жизни.
— А вы не спешите, — заметил англичанин. — Сейчас я вам кое-что покажу.
Жестом попросив меня отодвинуться, он откинул часть спинки заднего сиденья. За ней обнаружился небольшой сейф, составлявший с машиной единое целое, поскольку он был вмонтирован непосредственно в её корпус. Набрав код, Чарльз маленьким блестящим ключиком открыл дверцу и, покопавшись во внутренностях сейфа, достал оттуда тоненькую чёрную папку. Найдя среди прочих бумаг то, что искал, Чарльз с коварной ухмылкой спросил у меня:
— Насколько мне известно, на память вы не жалуетесь?
Салон был неважно освещён, но и этого света оказалось достаточно, чтобы узнать на старенькой любительской фотографии самого себя. «Что-то в последнее время мне стали часто встречаться старые фотографии, — подумал я, разглядывая группу товарищей, изображённую на снимке, — ой, не к добру это…» Интересно, кто это нас тогда щёлкнул? Кто-нибудь из инструкторов? Сами-то вряд ли бы додумались, мы тогда были чрезвычайно дисциплинированными курсантами.