– Радуйся, что Барбара вновь ощутила вкус к жизни, – сказала Магдалена отцу. – То, что ей довелось пережить за то время, просто ужасно. Надеюсь, она сможет когда-нибудь забыть ту боль, которую причинил ей Рансмайер.
Раздался хруст. Палач переломил пополам баранью ножку.
– Я должен был колесовать ублюдка, – процедил он сквозь зубы.
После того падения в горах Аммергау Якоб, помимо сломанной ноги и заметной прорехи между зубами, заработал несколько жутких шрамов. Один из них пересекал лоб и придавал Куизлю вид еще более устрашающий.
– Даже не знаю… я рада, что Лехнер не прибегает больше к этому зверству, – ответила Магдалена. – Такое просто немыслимо в наше время. И в Обераммергау Лехнер приказал лишь высечь и выставить у позорного столба всех, кто связался с контрабандой. Он ведь понимает, что они еще пригодятся ему… – Она взяла отца за руку. – Уж поверь, Рансмайер за то, что он сотворил, долго будет печься в аду.
– Ад уже здесь, на земле. – Палач со злостью ударил по столу. – Дьявол, если бы Паулю не удалось сбежать, кто знает…
Он не стал договаривать. Наверное, слишком ужасной была мысль, чтобы обдумывать ее до конца.
Магдалена оглядела остальных гостей. У противоположного края стола сидела знахарка Марта Штехлин и о чем-то оживленно говорила с Якобом Шреефоглем. Патриций не преминул после казни заглянуть в гости к палаческой семье – несмотря на то, что в Совете ему наверняка придется выслушать пару язвительных замечаний.
Штехлин действительно удалось в тот день переговорить со Шреефоглем и еще с кем-то из молодых советников. Потом, обнаружив на старом кладбище мешки с солью, они все поняли. Дальше события развивались очень быстро. Шреефогль потребовал обыскать дом Рансмайера, и по дороге они повстречали Пауля. Последующий допрос не оставил Бюхнеру иного выбора, кроме как сознаться во всем. Так он хотя бы сумел избежать пытки, на которую несколькими днями раньше обрекал Барбару.
– А ну, стой! Умри, как подобает курице!
Пауль, вооруженный своим деревянным мечом, с воплями гонялся за курицей, которая спряталась под столом. Он с удивительной легкостью оправился после пережитого, хотя Магдалену порой пугала его невозмутимость. У нее не было кровотечений, и Штехлин заверила, что ребенок в утробе не пострадал. Магдалена чувствовала, как начал возрастать за эти недели аппетит, и стала носить широкие юбки. Она усмехнулась. Поразительно, как это Симон до сих пор ничего не заметил. Правда, работа с пациентами, которые с нетерпением дожидались его возвращения из Обераммергау, отнимала все его время.
Петер между тем задумчиво листал книгу с анатомическими зарисовками из библиотеки Георга Кайзера. Среди документов в доме учителя нашлось старое завещание, в котором он передавал Симону все свои книги, включая дорогие альбомы Андреаса Везалия. Множество прекрасных книг в значительной мере помогли Симону пережить предательство и ужасную смерть старого друга.
Магдалене вдруг вспомнились колдовские книги Йорга Абриля, которые теперь хранились в городском архиве, где Барбара не могла добраться до них, что несказанно радовало. Как и записи Кайзера, эти книги, казалось, обладали притягательной силой и могли вскружить голову любому, кто неосмотрительно их откроет. Магдалена опасливо взглянула на Петера, который завороженно перелистывал страницы с анатомическими зарисовками.
«Наверное, все книги обладают магической силой, – подумала она. – Простые буквы складываются у нас в голове в образы, сцены и разговоры».
– А вы слышали последние новости из Обераммергау? – громко спросил Симон и вывел Магдалену из задумчивости. Он вытер жирный рот и стал рассказывать: – Посыльный, который привез мне книги, поделился… Рудники в горах завалили, а тех двух ребят похоронили на кладбище со всеми почестями. – Он улыбнулся: – Да, и с тех пор как Аммергау перешел под управление Лехнера, у батрацких детей дела стали получше. Маленькая Йозеффа и Мартин поправились. Как и Конрад Файстенмантель, кстати. После того что над ним учинили жители, он собирается перебраться в Нюрнберг и продавать резные фигурки там. Уверен, старый стервятник разбогатеет еще больше.
– А что с мистерией? – спросила Магдалена.
– Ну, они решили провести ее, как того требует традиция, через четыре года, и в этот раз вложат в нее кучу денег. Эта мистерия будет еще грандиознее, чем планировалось! – Симон рассмеялся. – Видимо, эти упрямцы всерьез полагают, что когда-нибудь в их дыру хлынет народ со всего мира. В одном им следует отдать должное: упорства и фантазии у них с избытком.
– А этого Вюрмзеера разыскали? – спросил Куизль, ковыряя в зубах.
Симон помотал головой:
– Только его плащ, недалеко от Сокольего утеса. Вюрмзеер, наверное, скинул его, чтоб не мешал взбираться по горам. Через несколько дней после той снежной бури на вершинах заметно подтаяло, сошло несколько лавин… Многие полагают, что Вюрмзеер попал под одну из них. В таком случае Кофель отдаст его лишь через несколько лет.
– Уж Кофель без жертвы не останется, – глухо пробормотал палач.
– Что ты сказал? – переспросила Магдалена.
Но в этот момент снаружи послышалось лошадиное ржание, а затем и скрип колес. Магдалена настороженно прислушалась.
– Я знаю лишь одного человека, который может приехать к нам в карете, – произнесла она с хмурым видом. – Но он в нашем квартале появляется крайне редко.
Раздался стук. Затем дверь распахнулась и в комнату без приглашения вошел солдат в блестящей кирасе. Это был один из тех молодых рекрутов, которых прислали из Мюнхена в распоряжение Лехнера, поскольку тот получил в управление Аммергау.
– Его превосходительство секретарь Лехнер хочет видеть палача и его семью! – отчеканил солдат, стукнув при этом каблуками. – Немедленно!
– Если это и есть новое время, о котором ты говорила, то я лучше останусь в старом, – проворчал палач, обращаясь к Магдалене.
Однако он встал и вышел за дверь. Симон с Магдаленой, охваченные любопытством, последовали за ним.
Снаружи их дожидался Иоганн Лехнер. Он и не подумал выйти из кареты, а вместо этого прикрыл рот шелковым платком и усердно обмахивался.
– Как же здесь воняет! – проговорил он сквозь шелк. – Надо бы уже придумать что-нибудь. Подземный канал для сточных вод или что-то в этом роде. Но я снова витаю в облаках…
Секретарь со вздохом убрал платок и повернулся к Куизлям:
– Не хочу надолго прерывать ваше застолье. Но есть некоторые вопросы, которые мне хотелось бы обговорить с вами как можно скорее. Для начала мое почтение: казнь выше всяких похвал, – секретарь благосклонно кивнул палачу. – Похоже, своего мастерства ты еще не растерял. Я хотел бы попросить тебя лишь об одном одолжении. Что скажешь, если мы не станем хоронить те четыре трупа, а обработаем их солевым раствором и повесим на балках эшафота? Так они провисят еще с год и будут служить предостережением всякому, кто вздумает нарушить соляную монополию его сиятельства, баварского курфюрста.