Вокруг света - читать онлайн книгу. Автор: Олег Ермаков cтр.№ 83

Оглядываю долину Городца, здесь она распахнута. И мой лагерь на ее краю, как и в том вчерашнем еще сне про алтайскую принцессу.

Да, где-то на Алтае, на краю великой долины, поставил я палатку. По соседству оказались местные жители, красавица алтайка, которую мне хотелось называть алтайской принцессой, и ее брат. Чернокосая, луноликая, смуглая девушка разоткровенничалась в разговоре со мной и пожаловалась, что друг ее оставил и уехал в Америку. Ну и придурок, думал я об этом друге, глядя на принцессу… то есть… кем она была? Ведь принцесса, «алтайская принцесса», соображаю я уже сейчас над Арефинским родником, это найденная мумия в кургане на плато Укок, и назвать ее красавицей трудно, да и лицо у нее совсем не алтайское, не монголоидное, а европейское, и вместо волос – парик из конской гривы по тогдашней моде.

Детское занятие – пытаться разгадать сон. А вот дневную действительность с помощью сна разгадать иногда можно. Это я понимаю сейчас над родником на краю долины. Не сон ли и привел меня сюда?

И никакой принцессы над родником я не увидел, только серебрился месяц в начале ночи. А вот лис… лис мог вернуться в дубраву, а?

И буду я топать куда-то в Белкино, подниматься по склонам за речкой Ливной и все думать про лиса.

И что же?

Вечером я должен был оказаться за Ливной на Васильевском ручье, но настраивал фотоаппарат у берез над Городцом, собираясь снять шум и волнение ночи: над ручьем висел месяц, догорал закат, а деревья раскачивал внезапный ветер. Машина при долгой выдержке способна запечатлеть это движение.

В общем, вернулся в дубраву снова.

И сразу увидел, что лис тоже здесь побывал, изрыл кострище, доел гречку. Хе-хе. И я тут же достал палку сервелата и отрезал два пластика и положил на «гречневое» дерево. Пообедал сам и с фотоаппаратом на пузе сидел и ждал. Лис прошлый раз появился после обеда, примерно в четвертом часу. Или даже после четырех. Мне время после четырех кажется издавна особенным, магическим. Такое безвременье на самом деле. День, считай, уже свершился. Но еще не вечер, еще не вечер…

Но лис не явился. И в сумерках отправился я на Городец фотографировать месяц. Над ручьем, бледнеющим льдом среди черных берегов, на меня налетела неясыть на мягких, бесшумных крыльях. Ну, не такие уж и бесшумные крылья у нее, все-таки я услышал веяние воздуха, поднял голову, а надо мною силуэт. Сова сразу взяла вверх и в сторону и ушла по Городцу, ловко лавируя среди крон черной и серой ольхи. Пронзительно сипловато крикнула…

Становилось холодно. Предвкушая ночевку в пуховом мешке, пошел обратно. Да, спанье в пуховике – одно удовольствие. Ледяная ночь нипочем. Только залезаешь в мешок, как по всему телу начинают блуждать горячие бурунчики. И так до утра. А при нулевой температуре я раздеваюсь до трусов. В спальнике просто жарко.

Темновато, но я еще издалека вижу, что рюкзака у дерева нет. Прибавляю шаг. В чем дело? Неужели, пока я фотографировал месяц и березы над Городцом, сюда кто-то приходил? И прихватил рюкзак со спальником. Рюкзак я не так давно приобрел, это удобный и надежный «Тибет» на сто литров с прочной японской фурнитурой, то есть застежками на ремнях, благодаря которым можно подгонять ношу по росту. И уже замечаю рюкзак далеко в стороне, лежит на земле в листьях. Поднимаю, осматриваю: погрызен ремень, а одна великолепная застежка оторвана напрочь. Лис! Артист из погорелого театра!.. Вот понравился ему рюкзак «Тибет». Нет, чтоб мешок с едой уволочь, нацелился сразу на рюкзак и спальник. Ладно хоть до спальника еще не добрался, а то б полетели клочки-перья по закоулочкам.

Но оказалось, что и до мешка с едой, стоявшего тут же возле дерева, лис добрался – разорвал и утащил пачку галет. Я заругался вслух. Проверил кружочки сервелата на дереве – нет, не тронул. Чуть было сам не съел их с досады. Но, подумав, перенес немного подальше, положил на гриб-трутовик, приросший к березе, чтобы лис ночью мне не мешал.

А он и не стал дожидаться ночи. Только я приготовился нырнуть под тент и забраться в спальник – услыхал характерные шелестящие шажочки. Разогнулся, замер. И увидел рядом с пятном кострища другое сероватое пятно. Лис с серебряным воротом. Роется в золе. Сам как живой пепел. Исчезает. Доносится царапанье когтей по коре. Ага, полез на «гречневое» дерево. Спрыгнул. Тут мне померещилось, что лис направился прямиком к тенту. Мелькнула мысль о распространенном среди лис бешенстве, и эта мысль тут же как будто и дала вспышку, обернулась лучом фонарика. Нет, лис не собирался набрасываться на молчащего путника, держа нос по ветру, он бодро бежал к той березе с сервелатным подношением на грибе. И даже не обернулся на луч, вот те раз. Ну, не слепой же он. Мне вспомнились его узковатые зеленые глазенки. Дерзкие и острые. Я выключил фонарик. Можно сказать, погасил мысль…

Залез наконец-то в спальник. Слаще нет сна, чем в этом коконе тепла, неги холодной звездной октябрьской ночью в черной пустой дубраве. Дубрава и нега – по-пушкински звучит.

Лес, исполненный очей, моя дубрава.

Немного позже лис снова пришел и «поплясал» вокруг, на звучащем ковре густой листвы, да потом угомонился.

Лежал где-то в норе, сунув под бок японскую застежку, согревавшую его воспоминаниями о «гречневом» дереве да о березовом грибе с сервелатом…

Утром я напрасно шарил вокруг в поисках застежки, так и не нашел. Кружочки колбасы с трутовика исчезли, разумеется.

После обеда, оставив на «гречневом» дереве приманку, сел напротив с фотоаппаратом… И просидел так полным дураком, с фотоаппаратом наготове, до сумерек, прислушиваясь: ну? шуршит?.. Вот… вроде… Шуршит?.. Не шуршит. Даже звал его мысленно: лис, приди. Но лис и не думал сюда возвращаться. И вся эта история уже напоминала мне какую-то сказку.

На склоне с березами, мимо которых петляет моя тропа к ручью, вдруг заметил длинную нить пепла. Откуда? От моего костра прилетела? Но я жгу дрова, а этот пепел от травы. И точно, вдалеке в верховьях ручья заметил клубы белесого дыма. А под ночь заиграли сполохи на деревьях с другой стороны – горела Арефина горка. Слишком сухая осень. Воздух горчит. Хорошо, что ушел с родника, там высоченные сухие травы вплотную к стоянке подступают. А здесь уже много лет нет никаких палов. Все палы отсекают ручьи, с одной стороны – Волчий, с другой – Городец. Охотники и грибники сейчас ленивые, сюда никто не добирается. Ну, прошлогодней осенью один охотник с манком и лайкой прошел, и все. Остальные стараются от своих автомобилей далеко не отходить. Вообще увидеть на этих дорогах след человека – событие, напоминающее появление Пятницы на острове Робинзона. Вывелась порода пешеходов. По полям России снуют новые кентавры. Они и палы пускают. И гадят пластмассой, жестянками. Сердце у них точно механическое, по древнему речению. «Сегодня здесь нагадим, а завтра будем далеко, – думают они, – страна большая». И мчатся по дорогам, заправляясь музыкой – конечно, не Малером и не Глинкой, а такой же пластмассой и жестянкой.

Утром лишь оторвал голову от подушки из куртки и штатива в чехле – и поплыл… Голова кругом. Надышался дымом. Собирался в город, но и после обеда голова шла кругом. Остался. О лисе уже и не помышлял. А он тут как тут – шелестит. Фотоаппарат на этот раз был поблизости. Лиса щелчки затвора насторожили. И, не добежав до меня метров десяти, он повернул, потрусил прочь и вдруг вскарабкался по стволу надломленного дерева, не «гречневого», другого, подальше. Свидетельствую: лис взобрался на высоту двух с половиной метров. Просто так. Ну, или упреждая мой бросок, например. А то ведь раньше я тихонько себя вел, а тут защелкал. Снимать мешали ветки кустов и стволы деревьев. Объектив у меня не охотничий, пейзажный. Ну, это как если бы человек шел на охоту не с ружьем, а, допустим, с ракетницей. Зверя ракетницей отпугнешь, а застрелить – не застрелишь. Хотя прожечь ракетница может. Прапорщик по кличке Одесса, блатноватый, ушастый, долговязый, спьяну запустил осветительную ракету в старлея нашей батареи, и тот с приклеившейся к хэбэ ракетой бросился в бассейн, но она и под водой горела, и тогда он сорвал куртку и отделался лишь несильным ожогом.