— Здравствуй, батюшка. Я рад видеть тебя.
Закончив с объятиями, Гостомысл провел карельского князя к трону и посадил рядом с собой.
Но без традиционных расспросов о здоровье все равно не обойдешься. Расспрашивая тестя о здоровье, Гостомысл мучился любопытством, желая скорее узнать причину появления карельского князя с дружиной в Словенске. Однако по обычаям гостеприимства нельзя спрашивать гостя, зачем он приехал, и Гостомысл терпел.
Наконец выяснилось, что оба здоровы, и князь Вяйнемяйнен, улыбаясь, проговорил:
— А я тебе, зятюшка, привез твою жену.
Он подал знак, и в горницу вошла Кюллюкки. Следом за ней яркий цветник из сопровождающих девиц.
Гостомысл не видел Кюллюкки чуть больше пары недель, тем не менее он снова поразился ее красоте.
Кюллюкки с лицом ангела и, скромно потупив глаза, подошла к Гостомыслу и поклонилась.
Гостомысл встал и спустился к жене. Взяв ее за руку, проговорил: — Здравствуй моя любимая жена, — и хотел поцеловать ее в губы, но Кюллюкки быстро уклонилась, и он мазнул губами ее щеку.
В ответ Кюллюкки коснулась холодными губами его лба.
Девицы прыснули мелким смешком, и Гостомысл почувствовал, как его лицо охватило жаром. Князь Вяйнемяйнен сердито нахмурил седые брови, и девицы спрятали улыбки за рукавами.
Поцелуй жены показался Гостомыслу ледяным, и он подумал, что Девана права — как бы ни была Кюллюкки красива, но не было в ней того огня, что так опаляет и привлекает в любимой женщине.
Закончив с процедурой приветствия, оскорбленный Гостомысл поспешил отделаться от жены: сказал Кюллюкки, что весь дворец в ее распоряжении, и приказал Стоуму немедленно показать Кюллюкки дворец и выделить в ее распоряжение комнаты, какие она пожелает.
Князь Вяйнемяйнен покачал головой.
— Прости ее, князь. Молодая она и глупая. Это моя вина. Мать ее умерла, когда она была маленькая, а мне некогда было заниматься ее воспитанием. Вот и выросла дикая, как лесная рысь. Не знаю, что теперь и делать с ней.
— Теперь она моя жена, и это моя забота, — сказал Гостомысл.
Стоум, разумеется, перепоручил Кюллюкки ключнице Милане. Избавившись от Кюллюкки, он вернулся к Гостомыслу.
Услышав разговор между князьями, он заметил:
— Однако не дело, когда мысли мужей заняты поведением дерзкой девчонки.
— Верно, — сказал Гостомысл, —- по случаю встречи надо было бы устроить пир, но вот беда, ночью мы собрались выходить в поход.
— Ты с кем-то собрался воевать? — спросил князь Вяйнемяйнен.
— С разбойниками.
— Но разбойников же ты прогнал.
Гостомысл оглянулся, — вокруг стояли дружинники, с интересом слушавшие разговор князей, — и умышленно громко проговорил:
— Разбойников-то мы прогнали из города, но дошли до меня слухи, что Готлиб остановился в истоках Невы и готовится снова напасть на город. Дело ожидается серьезное, потому что к Готлибу должна подойти помощь из Дании. Но так как они до сих пор не напали на нас, то, похоже, помощь к ним пока не подошла. Это и надо использовать, — изложил ситуацию Гостомысл.
Князь Вяйнемяйнен кивнул головой и рассудительно заметил:
— Врага надо бить, пока он еще не готов к войне.
Гостомысл вздохнул и тихо, так, чтобы никто не слышал, проговорил:
— Плохо, только что у меня дружина пока слабая. Старые-то дружинники разбежались, а новых мало. Да и нет у них опыта.
— Знаю я твою беду, — с сочувствием, так же тихо, проговорил князь Вяйнемяйнен, — новую дружину ты соберешь не раньше чем через год.
— А воевать надо сейчас, — сказал Гостомысл.
— Так, может, данов встретить в городе? За крепостными стенами малыми силами лучше обороняться, — сказал князь Вяйнемяйнен.
— Лучше. Но есть одна проблема.
— И какая же?
— Городские старшины не хотят меня иметь князем.
— Как это не хотят? Ты князь не по выбору старшин, а по рождению. Твои предки привели в эти края славян. Ты вождь племени, а не города, поэтому городские старшины не могут решать, быть ли тебе князем или не быть! — возмущенно проговорил князь Вяйнемяйнен.
— Мой отец был силен, но он не успел передать мне свою дружину и власть. Узнав, что дружинники отца ушли от меня, городские старшины решили, что настало время, когда они могут решать, кому быть их князем. Они поставили мне условия.
Князь Вяйнемяйнен вскинул голову.
— Какие еще могут быть условия?
— Я и моя дружина не можем судить горожан. Судить горожан должны избранные горожанами судьи. Я не могу собирать дань напрямую с горожан. Городские старшины сами будут собирать с горожан дань и отдавать мне положенную долю. Мне и моим дружинникам запрещается приобретать в собственность землю. И, наконец, я должен согласился с их правом приглашать себе князя, какого пожелают, а также изгонять князя, если он станет им неугоден.
— Это нарушение старых родовых обычаев! — с негодованием проговорил князь Вяйнемяйнен. — Неужели ты дал такое обещание?
— Собиралось вече, мои сторонники склонили народ на мою сторону. Требуемых старшинами обещаний прилюдно я не дал. Но старшины не унимаются. Бывший городской голова Богдан тому зачинщик.
— Проклятый хорек! — выругался князь Вяйнемяйнен.
— Но многие старшины колеблются, вот я и рассудил, — чтобы склонить старшин на свою сторону, я должен показать, что могу побеждать врага.
— Правильно, — сказал князь Вяйнемяйнен, — победа — лучший довод в свою пользу.
— Но в душе у меня большие сомнения, — признался Гостомысл. — Я могу погибнуть. Смерти я не боюсь, но детей у меня нет. Я не хочу, чтобы на мне прервался род словенских князей.
— Так уж случилось, что у меня не осталось сыновей, поэтому надежда на продолжение рода только на тебя и Кюллюкки. Гостомысл, ты мой зять. Дети твои и моей дочери будут моими внуками и продолжением моего рода. Кюллюкки здоровая девушка, а дурь из ее головы быстро выветрится. У вас обязательно будет много детей. Поэтому я обязан помочь тебе, — решительно сказал князь Вяйнемяйнен и встал, — пошли, объявим всем, что мы идем на врага вместе.
— Пошли, — сказал Гостомысл и поднялся.
На его лице сияла радость. Пусть дружина карельского князя и не была сильной, однако сообща две дружины могли победить многочисленного врага.
Князь Вяйнемяйнен придержал его за локоть и шепнул:
— Но лучше было бы, если бы зачинщики смуты вдруг умерли.
Гостомысл покраснел, — князь Вяйнемяйнен угадал его мысли, — но ничего не ответил.
Высказанное вслух слово имеет свойство становиться известным всем, — и если кто-либо из городских старшин узнает, что Гостомысл хотя бы намеком допускает убийство кого-либо из них, то они точно прогонят его из города.