— Хотите кофе? — спросила Кристина.
Полицейский улыбнулся и пошел следом за ней в дом.
Лео и Тома играли у бассейна, и мальчик звонко смеялся.
— Я достал то, что вы просили, — сказал Мартен.
Штайнмайер готовила кофе, стоя спиной к Сервасу, и повернулась к нему не сразу. Он увидел, как напряглись ее плечи.
— Вы были правы… — Сыщик подтолкнул к ней папку и вдруг вспомнил тот апрельский день, когда она «воскресла». Просто позвонила по телефону и сказала: «Я вернулась…» Они встретились в кафе, в центре города, и первый его вопрос был: «Где вы пропадали все это время?» Кристина ответила просто: «Сбежала… Мне нужно было выдохнуть, побыть одной… Я путешествовала…» Мартен не купился, но это не имело значения. Мила покончила жизнь самоубийством. Классический случай…
— Знаете, о чем я все время думаю? Совпадет ли голос женщины, звонившей в ту ночь в полицию, с голосом Милы Болсански? — задумчиво произнес полицейский, глядя хозяйке дома в глаза.
Она отреагировала мгновенно и совершенно спокойно:
— Думаете, это было убийство?
Сервас покачал головой.
— Судебный медик на сто процентов уверен, что Мила сама вскрыла себе вены. Тем не менее я считаю, что некто, пожелавший остаться неизвестным, обнаружил её мертвой в ванне и сделал звонок, выдав себя за покойницу… Думаю, некто поступил так из-за ребенка: одному богу известно, что с ним могло случиться, если бы не звонок в полицию. И я почти уверен, что это сделала женщина…
Мартен посмотрел Кристине в глаза, но она научилась хорошо скрывать свои чувства, и он перевел разговор на другую тему.
— Перед кремацией вашей сестры было сделано вскрытие. Вы не ошиблись: она была беременна. Никто не пытался выяснить личность отца: несмотря на самоубийство, уголовное расследование не проводилось. В те годы анализ ДНК делали крайне редко. Зародыш сгорел в печи вместе с матерью…
— Известно, кто распорядился о кремации? — спросила Штайнмайер.
— Да. — Сыщик протянул ей листок. — Это было в деле.
Разрешение на кремацию. Женщина взяла его в руки и прочла:
Учитывая просьбу лица, наделенного правом устроения похорон, принимая во внимание решение Прокурора Республики при Тулузском суде высшей инстанции, разрешаю провести процедуру кремации.
Она дважды перечитала фамилии — отца и того самого врача, на которого напала в двенадцать лет, их семейного врача.
— Спасибо, — ответила Кристина.
Собеседник передал ей следующий документ:
— Это касается мадемуазель Болсански. Сожгите, как только прочтете.
— Зачем?
— Читайте.
Штайнмайер прочла — и оцепенела.
— Почему вы…
— Потому что не понимаю, что это значит, а дело закрыто.
— Спасибо еще раз…
Мартен пожал плечами и пошел к двери.
В руках у Кристины была выдержка из полицейского отчета: в яме за домом Милы Болсански были найдены образцы не одной ДНК, а двух. Первая принадлежала Маркусу, вторая — Кристине Штайнмайер…
Сервас обернулся с порога и спросил:
— Как вы поступили с собакой?
Женщина улыбнулась:
— Мы с Лео последовали вашему совету. Вы были правы: это очень красивое место.
Он ехал по рокадной дороге, надеясь проскочить до часа пик, и вдруг задохнулся от неожиданной мысли. Крутанув руль, мужчина съехал на обочину, не обращая внимания на негодующие гудки и разъяренные лица водителей. Некоторое время он сидел и смотрел прямо перед собой, тяжело дыша и пытаясь усмирить рвущееся из груди сердце.
Две ДНК…
Возможно ли такое? Мартен смотрел в пустоту — и видел ее улыбающееся лицо. Смотрел в пустоту — и видел ее, Марианну.
Полицейскому показалось, что фильм запустили с конца, и события возвращаются к началу. Возможно ли нечто подобное? О да, еще как возможно!
Он не молился ни разу в жизни.
А сейчас молился.
Молился, когда нажал на педаль акселератора и на полной скорости вылетел на дорогу. Молился, не обращая внимания на ругательства и оскорбления, несшиеся из открытых окон, молился, виляя из ряда в ряд, подрезая и обгоняя не по правилам, молился, мчась навстречу безумной надежде.
Он бросил машину во дворе комиссариата и сломя голову побежал к стоявшему чуть в стороне корпусу, где находилась полицейская научная лаборатория. Пулей проскочив в дверь и толкнув кого-то, не извинился и помчался прямо к Катрин Ларше. Именно ей он несколько месяцев назад отдал на анализ сердце Марианны, и она сделала его — за двенадцать часов, в рекордно короткий срок, — поняв, насколько это для него важно. Катрин была свидетелем его срыва, видела, как он опрокинул стол и закричал, словно раненый зверь, услышав страшную правду.
— Мартен? — изумилась криминалист, когда он подбежал к ней.
— ДНК… — задыхаясь, просипел он.
Ларше сразу поняла, о чем он говорит, и напряглась: слухи о его депрессии и долгом отпуске по болезни дошли и до ее ушей.
— Мартен… — заговорила она успокаивающим тоном.
— Не беспокойся, я в полном порядке… ДНК, — повторил Сервас, — где ты ее взяла?
— Не понимаю…
— Что за образец ты использовала при анализе?
Катрин нахмурилась:
— Сомневаешься в моей компетентности?
Майор замахал руками, а потом прижал ладони к бокам и изобразил низкий — «японский» — поклон:
— Ты самый компетентный человек на свете, бесценная Катрин! Я просто хочу знать: ты делала анализ по кровному родству, так? По восходящей-нисходящей?
— Да. Ты хотел, чтобы я сравнила материал с ДНК ее сына — Юго. У меня нет никаких сомнений: это была кровь Марианны, Мартен. Митохондриальная ДНК передается непосредственно от матери к ребенку, все человеческие особи наследуют ее только от матери.
Сервас вспомнил, как открыл коробку и увидел истекающее кровью человеческое сердце — кровь тогда уже начала сворачиваться. Сердце Марианны: дьявольский подарок швейцарца любимому полицейскому…
— Ты сказала — кровь? — переспросил он уже более спокойно.
— Да, кровь… Именно кровь. Кровь и сперма максимально насыщены ДНК. В одной капле крови содержится восемьдесят тысяч кровяных телец, и в ядре каждого имеется полный набор ДНК, — объяснила Ларше. — Кроме того, хочу напомнить, что ты меня подгонял, хотел получить результаты немедленно. Мы взяли кровь из предсердия — шприцем, это был лучший способ.
Сыщику показалось, что его собственное сердце вот-вот взорвется: