– Он просто сел. Я увидела его на противоположной стороне улицы, он набрал номер на своем телефоне, немного послушал, как делают обычные люди – и в тот момент был самым обычным человеком, – но тут зазвонил мой телефон, я ответила, и оказалось, что это он. Потом Беннетт перешел улицу и встал рядом с машиной. Он сказал, что мой номер ему дал генерал О’Дей, что генерал Шумейкер не возражал и что нам нужно отсюда уехать, поскольку я остановилась в запрещенной для парковки зоне, а полицейский, следящий за транспортом, находится неподалеку.
– И ты уехала?
– Его действия явно были законными. Он знал фамилии обоих генералов, и это указывало на то, что он на нашей стороне.
– А что ты думаешь теперь?
– Ну, не совсем законные, но все равно он на нашей стороне.
Я кивнул.
– У меня возникла такая же мысль. Ты веришь в то, что он рассказал?
– Я думаю, Беннетт кое-что преувеличил. Если только он не был самоубийственно искренен относительно программы, которая глубоко засекречена. Во всяком случае, со стороны британцев, которым определенно не понравится, если об их самых больших секретах будут говорить так открыто.
– Некоторые люди склонны к самоубийственной искренности. Они ненавидят глупости насчет секретности. А никакой реакции нет из-за того, что теперь это уже не имеет значения. Подобные люди не представляют угрозы для государственных тайн. Если что-то становится всеобщим достоянием, это равносильно тому, что оно является тайной. Британцы перехватывают наши сообщения. Британцы не перехватывают наши сообщения. Оба варианта оказались в центре внимания. Но мы все равно не знаем, какой из них соответствует истине.
– Так они перехватывают наши передачи?
– Подумай о том, что он не преувеличил.
– Что ты имеешь в виду?
– Он сказал, что они не заметили никакой активности в доме Малыша Джоуи и не смогли обнаружить следов переведенных денег.
– И что?
– Плохая игра.
– Никто не выбивает тысячу.
– Британцы очень хороши в данной сфере. Они изобрели бо́льшую часть самых разных хитроумных приемов. Я не верю, что существует пропасть между ними и АНБ, но следует признать, что они примерно равны. Возможно, британцы немного лучше. Они обладают проницательностью в лучшем смысле этого слова. Обычно хорошо играют в карты. И, если возникает нужда, у них хватает твердости. В конечном счете они делают все, что необходимо. Но у них ничего не получается.
– Трудный случай.
– Настолько трудный, что ни АНБ, ни ШПС не могут к ним подступиться?
– Наверное.
– Тогда каковы шансы, что аналитик-новичок и отставной военный полицейский добьются успеха? Что, недоступное им, мы способны увидеть?
– Что-то должно быть.
– Ничего нет. Просто Беннетт теперь мыслит такими же категориями, как О’Дей. Только с опозданием на несколько дней. Беннетт был в Париже. Он знает, что Котт хочет добраться до меня. Ему стало известно, что Котт в Лондоне, и он рассчитывает, что сможет чего-то добиться, вытолкнув нас на передний край. В качестве мишеней. В расчете на чудо. Больше его ничто не волнует. Ему наплевать на то, что с нами случится. Он ждет вспышки выстрела. И надеется, что это случится до того, как запаникуют политики.
– Но я уверена, что ты с самого начала планировал оказаться на переднем крае.
– Но только не в качестве мишени.
– А разве имеет значение, как тебя называют?
– Вот именно. Мы должны сделать это в любом случае. У нас нет выбора. И с телефонами аналогичная история. Мы должны постоянно держать О’Дея в курсе. В обоих случаях Беннетт получает то, что хочет.
– Но только из-за того, что и мы получаем то, что хотим. На самом деле даже первыми. Так что не имеет значения, что и как узнает Беннетт.
– Таким образом, оба правительства считают нас приманкой. И это ровно на одно правительство больше, чем следует. Мы зависим от них слишком во многих отношениях. И то, что они нам сообщат, будет следствием того, что они о нас думают. На подсознательном уровне. У них может возникнуть пристрастное отношение. И мы должны быть готовы уловить этот момент.
– И что сделать?
– Мы должны думать сами и поступать в соответствии с собственными выводами. Возможно, будут приказы, которые нам придется проигнорировать.
Кейси отвернулась и промолчала, но после небольшой паузы задумчиво кивнула, словно погрузилась в серьезные размышления, или пришла к каким-то невеселым выводам, или нечто среднее. Определить было невозможно.
– Ты все еще хорошо себя чувствуешь? – спросил я.
– Мы в любом случае должны это сделать.
– Я спросил о другом.
– А мне следует все еще чувствовать себя хорошо?
– В любом случае нет нужды тревожиться. По крайней мере, не о том, какое агентство нас предаст, а какое – нет. Потому что рано или поздно они это сделают.
– Ну, это должно меня сильно приободрить.
– Я не пытаюсь тебя приободрить. Я хочу, чтобы мы с тобой были на одной волне. Иначе нам не справиться.
– Никто не собирается нас предавать.
– Ты готова поставить на это свою жизнь?
– Если речь идет о некоторых из них, то да.
– Но не на всех.
– Не на всех.
– Одно и то же.
– И это тебя тревожит, – сказала Кейси.
– А тебя тревожит еще сильнее.
– Разве не должно?
– Ты знаешь, в чем состоит твоя главная ошибка?
– Уверена, что ты мне сейчас расскажешь.
– Тебе следовало служить в армии, а не в ЦРУ.
– Почему?
– Ты находишься в состоянии стресса из-за того, что на твои плечи легла тяжесть национальной безопасности. А это избыточные обязательства. Но ты считаешь, что причина в твоем недоверии к твоим коллегам. К некоторым из них. Ты в них не веришь. И ты оказалась в изоляции. Решение задачи зависит только от тебя. В армии иначе. При всех своих недостатках армия хороша тем, что ты всегда можешь рассчитывать на своих братьев-солдат. И верить в них. Вот и вся история. Ты была бы намного счастливее.
Она некоторое время молчала.
– Я окончила Йельский университет.
– Ты можешь перейти прямо сейчас. Я отведу тебя на призывной пункт.
– Прямо сейчас мы в Лондоне, ждем сообщения от мистера Беннетта.
– Когда мы вернемся, тебе следует об этом подумать.
– Может быть, я так и сделаю, – сказала Кейси.
* * *
Сообщение от Беннетта пришло через два часа. Я находился в одиночестве в своем номере, точно таком же, как у Найс, но на более высоком этаже, с окнами, выходящими на противоположную сторону, и мог наблюдать за крышами процветающего Мейфэра – серый шифер, красная черепица и изящные дымовые трубы. Неподалеку расположилось американское посольство, где-то к северу от меня, но я его не видел. Я сидел на кровати, мой телефон лежал на тумбочке рядом и заряжался. Затем он негромко загудел, и на загоревшемся экране появилось сообщение: Вестибюль, десять минут. Я позвонил Найс по местному телефону, и она ответила, что получила такое же сообщение, так что я полежал на кровати еще пять минут, потом засунул заряженный полной обоймой «глок» в карман и направился к лифту.