Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке - читать онлайн книгу. Автор: Джаред М. Даймонд cтр.№ 122

Cтраница 122

Люди вроде тех, кто писал на Би-би-си, приводят два основных довода, оправдывающих необходимость избавления от большинства языков в мире. Один из них можно выразить одной строкой: “Нам нужен единый язык для общения друг с другом”. Да, конечно, это верно; разные народы нуждаются в неком общем языке, чтобы понимать друг друга. Однако это не требует уничтожения языков меньшинств; нужно только, чтобы представители меньшинств стали билингвами и освоили язык большинства. Например, Дания является седьмой богатейшей страной мира, хотя на датском языке говорят всего пять миллионов человек. При этом почти все датчане владеют английским и/или другими европейскими языками, которыми они пользуются в работе и повседневной жизни. Датчане богаты и счастливы, потому что говорят по-датски. Если они при этом готовы предпринять усилия, чтобы говорить и по-датски, и по-английски, это их дело. Точно так же, если индейцы навахо желают стать билингвами, это их дело. Навахо не требуют и, более того, не хотят, чтобы другие американцы учили язык навахо.

Другим важным доводом, который приводят люди вроде тех, кто писал на Би-би-си, является мнение о том, что многочисленные языки приводят к гражданским войнам и этническим конфликтам, поощряя людей в том, чтобы видеть в других людях чужаков. Утверждается, что гражданские войны, терзающие сегодня столь многие страны, определяются лингвистическими границами. Какова бы ни была ценность многочисленных языков, избавление от них, как предполагается, есть та цена, которую мы должны заплатить за прекращение убийств на земном шаре. Не станет ли мир гораздо более мирным, если курды перейдут на турецкий или арабский язык, тамилы Шри-Ланки — на сингальский, а франкоязычное население Квебека и граждане США испанского происхождения — на английский?

Это представляется веским аргументом. Однако кроющаяся в нем мечта о монолингвистической утопии несбыточна: языковые различия не являются самой важной причиной напряженности. Предубежденные люди ухватятся за любое расхождение, включая религиозное, политическое, этническое, даже различие в одежде. Самые ужасные массовые убийства в Европе со времен окончания Второй мировой войны происходили в войне православных сербов в союзе с черногорцами (между этими союзниками также позднее произошел раскол) с католиками-хорватами и мусульманами-боснийцами — хотя все они говорят на одном и том же сербско-хорватском языке. Самая жуткая резня в Африке после Второй мировой войны имела место в 1994 году в Руанде, где представители народа хуту перебили около миллиона тутси и большинство тва; все они говорили на руандийском языке. Самые страшные массовые убийства в мире после Второй мировой войны совершались в Камбодже, где красные кхмеры под предводительством диктатора Пол Пота убили около двух миллионов своих соотечественников, говоривших на том же языке, что и их убийцы. Самые страшные убийства в истории человечества — в любое время и в любом месте — произошли в России во время правления Сталина, когда десятки миллионов говорящих по-русски граждан страны были уничтожены под предлогом политических разногласий.

Если вы полагаете, что меньшинства должны отказаться от своих языков и принять язык большинства ради установления мира, спросите себя: должны ли меньшинства ради этого пожертвовать своей религией, своей этничностью, своими политическими взглядами? Если вы считаете, что свобода совести, национальности, политических убеждений — но не языка — неотъемлемое право человека, как вы объясните свою непоследовательность курду или канадскому французу? Бесчисленные примеры помимо приведенных выше предупреждают нас о том, что единоязычие — вовсе не гарантия мира и безопасности.

Учитывая, что люди различаются по языку, религии, этнической принадлежности, политическим взглядам, единственной альтернативой тирании и массовым убийствам является взаимная терпимость. И это не праздная мечта. Несмотря на все религиозные войны прошлого, люди разной веры мирно сосуществуют в Соединенных Штатах, в Германии, в Индонезии и многих других странах. Государства, проявляющие лингвистическую терпимость, обнаруживают, что говорящие на разных языках люди могут гармонично уживаться. Таковы, например, Нидерланды с двумя языками (голландским и фризским), Новая Зеландия также с двумя (английским и маори), Финляндия с тремя (финским, шведским и лапландским), Швейцария с четырьмя (немецким, французским, итальянским и ретороманским), Замбия с 43, Эфиопия с 85, Танзания с 128, Камерун с 286 языками. Во время путешествия в Замбию при посещении школы один старшеклассник спросил меня: “К какому племени в Соединенных Штатах ты принадлежишь?” Потом все ученики с улыбкой назвали мне свои племена на их родном языке. В маленьком классе прозвучало семь языков, и никто из школьников не стыдился своего языка, не боялся говорить на нем и не стремился перебить остальных.

Что ж, значит, нет ничего зловредного или обременительного в сохранении языков, если не считать усилий по овладению вторым языком для представителей меньшинств; они сами могут решать, стоит ли им предпринимать такие усилия. Существуют ли преимущества в сохранении лингвистического многообразия? Почему бы нам просто не позволить миру сойтись на верхней пятерке — пусть выживут китайский, испанский, английский, арабский и хинди? Позволим, впрочем, себе сделать еще один шаг, прежде чем мои англоязычные читатели радостно воскликнут: “Давайте!” Если вы думаете, что все малые языки должны уступить место большим, то логическим заключением будет следующее: всем нам следует овладеть самым крупным языком в мире — китайским — и позволить английскому вымереть. Какой смысл сохранять английский? Среди многих возможных ответов на этот вопрос я приведу три.

Во-первых, владея двумя или более языками, каждый из нас становится билингвой или мультилингвой. Ранее в этой главе я говорил о когнитивных преимуществах этого. Даже если вы скептически относитесь к вероятности заболеть болезнью Альцгеймера, каждый, кто владеет больше чем одним языком, знает, что знание нескольких языков обогащает жизнь точно так же, как обогащает ее больший словарный запас в вашем первом языке. Разные языки обладают различными преимуществами: некоторые вещи легче выразить или прочувствовать на одном языке, чем на другом. Если правильна многократно обсуждавшаяся гипотеза Сепира — Уорфа, структура языка формирует образ мыслей человека; в результате человек видит мир иначе и иначе думает, когда переключается на другой язык. Таким образом, утрата языка не только ограничивает свободу меньшинств; она также ограничивает выбор для большинства.

Во-вторых, язык — самый сложный продукт человеческого разума; каждый язык отличается от других звуками, структурой, паттерном мысли. Однако язык — не единственное, что утрачивается, когда язык перестает существовать. Литература, культура, многие знания закодированы в языке: теряя его, вы теряете и их. Разные языки обладают разными системами счисления, мнемоническими приемами, системами пространственной ориентации: например, легче считать на уэльском или китайском, чем на английском. Традиционные народы имеют местные названия для сотен животных и растительных видов; эти этнобиологические энциклопедии исчезают, когда исчезает язык. Хотя Шекспира можно перевести на китайский, мы, говорящие по-английски, будем считать потерей для человечества, если слова Гамлета to be, or not to be: that is the question станут доступны только в переводе. Племена также имеют собственную устную литературу, и ее потеря — это потеря для человечества.