Европа перед катастрофой. 1890-1914 - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Такман cтр.№ 55

Многие с душевной болью восприняли расстрел филиппинцев американцами. Антивоенные настроения усилились, членство Антиимпериалистической лиги выросло до полумиллиона человек, ее отделения открылись в Бостоне и Спрингфилде, в Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе, Вашингтоне, Цинциннати, Кливленде, Детройте, Сент-Луисе, Лос-Анджелесе, в Портленде и Орегоне. «Мы обманули всех, кто верил в нас, – написал Мурфилд Стори ¹⁰³. – Эта великая свободолюбивая страна, более столетия служившая прибежищем для угнетенных народов всего мира, сама стала угнетателем». Последние надежды он возлагал на Рида, которого и Рузвельт называл «самым влиятельным человеком в конгрессе»¹⁰⁴. Стори написал сенатору Хору, умоляя его убедить Рида в необходимости активных действий: «Он проявляет вялость в таком важном деле, и ему недостает злости и агрессивности. Если он выступит сейчас, то станет нашим следующим президентом»¹⁰⁵.

Но было поздно. Вялость, охватившая Рида, была характерна для человека, уставшего от борьбы. Люди, чьи главные интересы находились вне политики, могли испытывать и более глубокие разочарования, но не чувствовать себя сломленными. Вся жизнь Рида была связана с конгрессом, деятельностью представительного типа власти и проведением той политики, которую он считал единственно верной. Сейчас его партия и страна встали на путь, казавшийся ему в корне ошибочным и неприемлемым. Он мог «вспыхнуть, как факел»¹⁰⁶ при одном упоминании экспансионизма, говорил о нем один журналист. Он оказался в положении пловца, не желавшего плыть по течению, но не способного преодолеть его встречную силу.

Как и его нации, ему предстояло делать выбор. Рид мог прослужить еще один срок на посту спикера, но он уже и сам понимал, что слишком очевидным стало его неприязненное отношение к администрации, волю которой должен был исполнять. Джо Кэннону и многим другим прежним соратникам не нравились его антагонизм и колкости в адрес президента, но никто из них не осмеливался открыто выступить против него. Президенту недоставало мужества подобрать замену. Рид знал, что способен удержать бразды правления в руках, но тогда он окажется в положении человека, отбивающегося от стаи собак, хватающих за ноги. Он выглядел «мрачным и угрюмым»¹⁰⁷ в те дни, когда бывшие сподвижники от него уходили.

Оставаться на посту спикера означало бы проводить на Филиппинах политику, которую он отвергал. Это означало бы продолжать быть спикером партии Линкольна, давно ставшей родной, а теперь избравшей курс, который «подло лишает последних надежд на лучший миропорядок». Своему давнему другу и секретарю Ашеру Хиндзу Рид писал: «Я всегда старался поступать по совести, теперь я не смогу это делать». В политике он больше не находил ни цели, ни смысла жизни. Перед ним открылась обычная человеческая драма: нам легко начертать образ прекрасного будущего, но трудно его реализовать.

Он сделал свой выбор в феврале 1899 года после голосования по договору. Рид не выступал с публичными заявлениями, но в прессе уже начали распространяться слухи об уходе из политики. Когда репортеры обратились к нему с вопросами по поводу Филиппин и билля о Никарагуанском канале, он ничего не ответил, а лишь изобразил на лице «усталость и отвращение»¹⁰⁸. В апреле после закрытия пятьдесят пятого конгресса Рид все-таки распорядился дать официальное извещение. Произошло невероятное. Спикер Рид уходит из конгресса, а после каникул в Европе займется частной юридической практикой в Нью-Йорке адвокатом – старшим партнером в компании «Симпсон, Тэтчер энд Барнум».

«Конгресс без Тома Рида! Непостижимо!» – восклицал автор редакционной статьи в нью-йоркской газете «Трибьюн»¹⁰⁹. У всех возникало чувство, похожее на шок, появляющийся обычно, если на месте привычной местной грандиозной достопримечательности вдруг обнаружится зияющий провал. «Таймс», никогда не симпатизировавшая этому человеку, опубликовала полноценную редакционную колонку на тему «общенациональной утраты». Газета сделала многозначительное замечание: «не все в порядке с политической системой», если такой деятель вынужден уйти из нее и поменять политику на частную юридическую практику. Вашингтонский корреспондент назвал уход Рида «бедствием» для конгресса в смысле неизбежного понижения эффективности и качественности после отставки спикера. Годкин ¹¹⁰ в газете «Ивнинг пост» тоже посвятил скорбную статью удалению от политических баталий «редкостного феномена здравомыслящего человека».

Сам Рид так и не выступил с публичными разъяснениями, написав лишь своим избирателям в штате Мэн: «Должность, дающая только отличительный знак на сюртуке, ничего не стоит». Когда репортеры заявили Риду, загнав его в угол в нью-йоркском отеле «Манхэттен», что публика ждет от него ответа, он сказал: «Публика! Она меня не интересует»¹¹¹, затем резко повернулся и ушел.

Тем временем нарастали масштабы и жестокость военных действий на Филиппинах. Для подавления настырных филиппинских повстанцев Соединенные Штаты вводили в бой все новые полки, бригады, дивизии, пока их численность не превысила 75 000 человек, вчетверо больше, чем было задействовано на Кубе. Филиппинцы устраивали засады, рейды, вырезали целые отряды, иногда сжигали пленных живыми. Американцы отвечали тем же, сжигали дотла деревни, убивая всех жителей, если обнаруживали американца с перерезанным горлом, пытали своих жертв, применяя к ним в том числе и зверскую пытку, получившую название «водной процедуры». Они находились за три тысячи миль от дома, их измотали тропические ливни, жара, грязь, малярия, москиты. Они пели: «Будь ты проклят, филиппинец, будь ты проклят…» Иногда офицеры приказывали вообще не брать пленных. Американцы отбивали все вылазки аборигенов, но их становилось все больше. Рейдеры, посланные изловить Агинальдо, не смогли его захватить, вернувшись с его малолетним сыном и вызвав восторженные отклики газет. Рид, придя утром в свой офис, спросил насмешливо партнера: «И вы работаете сегодня? Вы должны праздновать. Газеты сообщают, что американская армия захватила младенца Агинальдо и гоняется за его матерью».

Агинальдо старался выиграть время в надежде на то, что антиимпериалистические настроения в США возобладают и войска будут отведены. Чем дольше продолжалась война, тем громче звучали голоса протеста. Программа антиимпериалистов, принятая в октябре 1899 года в Чикаго, требовала «незамедлительного прекращения войны против свободы». Они собирали и фиксировали примеры варварского поведения американцев на Филиппинах и наиболее алчные изречения империалистов, сопоставляя их с благонравными поучениями о цивилизованной миссии белого человека. Они распространяли памфлеты, оплаченные Эндрю Карнеги, а когда военное министерство ответило отказом на запрос руководителя лиги Эдуарда Аткинсона о разрешении отправить их и на Филиппины, послали буклеты и в оккупационные войска.

Стремясь поскорее закончить войну и приручить «плененный народ», администрация сформировала различные комиссии для расследования как злодеяний, так и помыслов самих филиппинцев – какого рода гражданское правительство их могло бы устроить. В апреле 1900 года с этой целью – для формирования гражданского правительства на Филиппины и отправили судью Уильяма Говарда Тафта, стеснительного, добродушного толстяка, весившего триста фунтов, с проектом хартии, составленной новым военным министром Элиу Рутом и даровавшей филиппинцам определенную степень либеральной внутренней автономии. Поскольку ни филиппинцы, ни американцы не были готовы к тому, чтобы прекратить сражения, инициатива оказалась преждевременной. Но Тафт остался в стране, решительно настроившись на то, чтобы повелевать «в интересах младшего коричневого брата», как только для этого представятся возможности. Когда друзья дома, обеспокоенные его состоянием и самочувствием, засыпали военного министра запросами, Тафт телеграфировал Элиу Руту, что он сию минуту вернулся из поездки верхом на лошади и чувствует себя превосходно. «А как чувствует себя лошадь?» – поинтересовался министр ¹¹².